весело.

Поэтому, когда Эльвира поднялась и, покачнувшись, пожелала мне скорее отсюда выбраться, мне стало грустно.

Она ушла, оставив меня снова одну. Но в пьяном состоянии я еще не ощутила тоски, напротив, была переполнена агрессией.

— Сейчас я вам тут устрою большую дискотеку, — пообещала я и, пошатываясь на своих ставших неустойчивыми ногах, выползла в коридор.

Из-под двери в кабинет Филиппа пробивалась узенькая полоска света. Охранники дремали у входа.

Похоже, во всем доме не спали только мы с Филиппом. Я шагнула к двери, едва удержалась за косяк. Меня начинало подташнивать.

— А вот и я, — распахнула я дверь и застыла на пороге, чувствуя, что тошнота становится сильнее. — Го-осподи, — прошептала я, поднося руку ко рту.

Мой несостоявшийся супруг лежал почти перед дверью, загораживая проход. Такой безмятежный, раскинув руки, как для объятия. В его широко открытых, потускневших глазах отражался слабый свет лампы.

Думаю, что в тот момент я только чудом не грохнулась в обморок, сохраняя остатки самообладания.

Мой похититель вместо меня обнимал Госпожу Смерть.

Признаюсь, самым первым моим порывом… Впрочем, не будем о первом порыве, поскольку вернее было его назвать позывом. Поэтому, выражаясь точнее, моим вторым порывом, после того, как я успешно подавила первый, было стремглав умчаться мимо охранников, растолкав их по дороге, куда глаза глядят.

Потому как смотреть на труп даже не своего будущего супруга не самое приятное занятие на свете, скажу я вам. А уж от мысли, что обвинят скорее всего именно меня, мне и вовсе стало плохо.

Поэтому я понеслась прямо в ту комнату, где, как я поняла, обреталась моя новая подруга.

Побарабанив в дверь, я наконец дождалась сонного ответа, из которого я заключила, что мне тут не особо рады.

— Эльвира, это я, Саша! — прошептала я.

Дверь открылась, и моему взору предстала Эльвира собственной персоной.

— Что случилось? — поинтересовалась она, потягиваясь. — Этот придурок решил посягнуть на твою честь?

— Нет, — пробормотала я едва слышно, поскольку при воспоминании о «придурке» я снова почувствовала приступ тошноты. — Пойдем со мной, а?

Она, наконец-то заметив, что я белее мела, сразу стала серьезной, накинула халат из голубого атласа, и мы тихонько, на цыпочках прошли в кабинет.

Дверь была точно так же приоткрыта, и Филипп лежал все в той же позе, самонадеянно полагая, что он все равно божественно красив.

— Ой, не фига себе! — пробормотала Эльвира, хватая меня за плечо. — И как это у тебя получилось его укокошить?

— Не у меня, — помотала я головой. — Но все равно я боюсь, что все подумают так же, как и ты. Поэтому надо что-то делать.

— Бежать отсюда, — тут же постановила Эльвира. — Чем быстрее, тем лучше. Пока этого «замороженного» не обнаружили.

— Как? — прошептала я. — В дверях охранники. Мое окно зарешечено. И машины у меня нет…

Мне было так страшно за свое будущее, что я почти потеряла всякую способность соображать. Поэтому Эльвире пришлось вытаскивать меня за руку — из нас двоих только у нее все было в порядке с рассудком.

Мы вышли, прикрыв дверь, стараясь не скрипеть половицами, прошли ко мне в комнату. Попугай, словно почувствовав неладное, примолк, настороженно косясь на нас умными глазками.

— Вылезешь через мое, — подумав, решила Эльвира. — И машину возьмешь тоже мою.

— Я водить умею только мотоцикл, — возразила я. — Так что придется мне пешком выбираться.

— Ну да, пешком, — иронически усмехнулась Эльвира. — Пешком тебя уже через пять метров нагонят. Ладно, я сама тебя отвезу. Так что собирайся быстрее. Пока вся братия не очухалась от глубокого и счастливого сна.

— А я готова. Мне брать нечего. Кроме…

Я посмотрела на попугая, который жалобно чирикнул, словно угадав мои мысли. Взяв со стола клетку, я сообщила, что теперь я готова. Потом подумала и, вынув из видео кассету, спрятала ее в карман куртки.

— Конечно, они обвинят тебя в том, что ты кокнула Филиппа, чтобы завладеть попугаем, но это не страшно, — хмыкнула Эльвира. — Вполне смешной мотив. Ладно, у нас времени в обрез. Быстрее…

Она выволокла меня в коридор, оглянулась и так же быстро втащила в свою комнату. Из смежной спальни доносился оглушительный храп.

— Маменька в неведении, — сообщила мне Эльвира. — Проснувшись, узнает, что любимый племянник на том свете. Плача будет, до самых небес! Ладно, нам некогда.

Она бесшумно подняла оконную раму, и мы вылезли в сад.

— Стой тут, — приказала Эльвира. — Нечего тебе там светиться…

Она забрала у меня попугая и решительно двинулась в глубину сада.

Ее машина стояла в гараже, из которого был отдельный выход. Правда, возле гаража торчал охранник, который сразу привстал со своего места, спросив, куда это она направляется. Меня он, слава богу, не заметил.

— К любовнику, — понятно объяснила Эльвира.

— С попугаем? — ухмыльнулся он.

— Ты имеешь что-нибудь против? — осведомилась моя новая подружка. — Будешь возникать — папочке пожалуюсь.

Он сразу, как только признал мою подругу, отодвинулся в сторону и постарался спрятаться в темноту.

Эльвира завела мотор, дала задний ход и быстро открыла дверь. Я тенью юркнула внутрь, Эльвирина машина на полном ходу вылетела из гаража, и очень скоро я смогла вдохнуть своими уставшими от неволи легкими воздух свободы.

— Боже, почему я не встретила тебя вчера? — горестно сказала я. — Дай сигарету. Если, конечно, ты не куришь всякую дамскую дребедень.

— Я курю исключительно «Беломор», — мило улыбнулась она и достала из «бардачка» смятую пачку. — Знаешь, какой кайф! Едешь себе в «Вольво» и дымишь «Беломором»! У лохов глаза на лоб лезут, что в такой машинешке какая-то дуреха вместо «Мальборо» «Беломором» дымит, а мне как приятно!

Машина мчалась по ночному шоссе, унося меня все дальше и дальше от особняка странного человека, которого я даже не успела узнать получше. Знаю, что он любил читать романы и смотреть мультики в перерывах между «трудовыми подвигами» во славу мафии. Еще у него были какие-то извращенные понятия о любви, чересчур, на мой взгляд, далекие от реальности. Но больше я не знала ничего.

Впрочем, я почему-то об этом совсем не жалела. То есть само собой Волкова мне было жалко. Какой- то он все-таки был странный — жестокий и в то же время…

Я не могла подобрать нужного определения. Ах, да — вот. Трогательный.

Он был немножко трогательный в своей наивности!

Но стоило мне вспомнить его взгляд, от которого мороз по коже пробегал, как я эту свою жалость