Прямо на меня смотрели серые глаза Духовной Собаки Фримена.

— Ты всерьез думаешь, будто для того, чтобы общаться с господом, нужно быть Моисеем? — Он присел рядом со мной. — Кстати, Моисей был косноязычен. И над ним посмеивались… Господь, к твоему сведению, любит странноватых людей.

— Ага, — немедленно обиделась я. — Значит, я странноватенькая? И косноязычная?

— Ну, вот…

Он развел руками.

— У тебя какие-то моментальные прыжки от комплекса неполноценности к мании величия, ты не находишь? Только что ты уверяла меня, что господь не станет разговаривать с такой невзрачной девицей, как ты, и на тебе, сравниваешь себя с Моисеем…

В его глазищах явно искрилась насмешка.

Но я решила, что обижаться не буду.

— Почему тебя называют Духовной Собакой? — перевела я разговор в более интересное для меня русло.

Он вытаращился на меня, а потом расхохотался.

И от его дурацкого смеха мое облако начало падать с таким звоном, что у меня уши заложило.

И я проснулась, с совершенно кретинской мыслью, что Фримен — тот, который в моем сне, вроде как был самим господом богом… Мысль-то дурацкая, но я все утро не могла понять — как все это связано? И что мне хотело сказать этим сном мое печальное и уставшее подсознание?

С утра мир становится иным. Особенно когда из кухни доносится запах свежего кофе, а мамин голос распевает новый шлягер, правда, я решила, что она читает заглавие романа Маркеса нараспев. Во всяком случае, довольно странно было слышать, как моя мама басом пытается несколько раз мрачно пропеть:

— Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждет…

В последние слова она вкладывала столько безнадежности, что становилось невыносимо жалко несчастного полковника. И Маркеса почему-то становилось жаль, и вообще весь этот мир, где царит такая несправедливость и никто полковнику не пишет.

Но вот ведь, Саша, солнце светит, и мир не так уж безнадежен, хотя я бы лучше написала песенку про другую героиню Маркеса — про Прекрасную Ремедиос, как она поднялась в небо вместе с бельевыми веревками… Но на вкус и цвет товарищей нет.

— Кажется, все-таки кончился дождь, — проговорила я, глядя в окно. — Интересно, надолго ли? Надеюсь, что навсегда…

От дождей я уже начала уставать. Вообще-то я ничего не имею против дождя. Но сейчас мне хотелось солнца, и господь дал мне его, за что я была ему весьма благодарна.

Итак, утро было солнечным, ласковым, мама исполняла песню про полковника, варился кофе, и даже Фримен вновь показался мне необычайно привлекательной личностью. Я сладко потянулась в кровати, пытаясь «продлить очарование», поскольку, увы, очарование длится недолго. Такова подлая закономерность. Это всякие пакости поселяются надолго, как твой рабочий день, а сон короток.

— Полковника никто не ждет, — сообщала мама душераздирающие подробности из жизни несчастного.

«Счастливый он парень, этот полковник, — вздохнула я. — Вот если бы меня сегодня никто не ждал!»

Но часы показывали, что очень скоро меня начнут ждать, совершенно не считаясь с моим острым желанием свободы и одиночества — хоть лет на сто, честное слово!

Поэтому я поднялась, и единственное, что согревало мою душу — что меня еще ожидает кофе. А Лариков — это уж потом.

Не стану же я омрачать краткие мгновения «очарования» воспоминаниями о работе?!

Однако работа не давала о себе забыть.

Стоило мне устроиться напротив телевизора с чашкой кофе, как затрезвонил телефон.

— Ма, возьмешь трубку? — спросила я.

На часах было еще восемь утра, и я надеялась, что это кто-то из ее подруг.

Мамины подруги имели невыносимую привычку звонить или рано утром, или во время трапез. Кофе я относила к трапезам, да еще и утро…

Поэтому я преспокойно переключила на МТВ, поскольку накануне вычитала, что музыка уничтожает раковые клетки. Не то чтобы они у меня наличествовали, но на всякий случай! К тому же я люблю музыку.

Правда, от того, что передавали, раковые клетки должны были только размножаться. Уж больно пронзительно верещал очередной гений отечественной попсы. Я щелкнула переключателем.

По седьмому показывали «Винни-Пуха». Ну и хорошо… Я устроилась поудобнее. «Хорошо живет на свете Винни-Пух…» Вечная песенка, правда?

— Сашенька, это тебя…

Ну надо же!

От удивления у меня чуть не выпала из рук чашка, а в голове возник резонный вопрос: какому кретину я понадобилась в столь ранний час?

Подойдя к телефону, я взяла трубку.

— Ты обратила внимание, какое сегодня утро? — услышала я голос Фримена. Такой довольный, будто он всю ночь разгонял тучи.

— Ага, — сказала я. — Солнечное. Только я и не подозревала, что это твоя заслуга.

— Все зависит от наших желаний, — загадочно сказал этот тип. — Кстати, мне хотелось бы с тобой увидеться…

— Кстати, я работаю, — отрезала я.

На самом деле мне было приятно слышать, что он хочет меня видеть. Да еще таким голосом он это сказал — с неровным дыханием, страстно просто кайф!

Но мы барышни приличные… Нас добиваться надо.

— Собственно, я как раз по поводу твоей работы, — с некоторым удивлением сказал он.

«Данич, ты романтическая дуреха», — печально констатировала я.

Фримен снова начал терять в моих глазах очки.

— Понимаешь, мне в голову пришли некоторые мысли…

— И как новое ощущение? — не удержалась я от ехидства. — Голова не разболелась?

Он совершенно не обиделся на мои идиотские шутки. Только немного помолчал и продолжил как ни в чем не бывало:

— Так как? Мы сможем встретиться?

Я вздохнула.

Вообще-то у меня на сегодня были другие планы. И я собиралась поделиться своими задумками только с Лизой. Вчерашние наши блуждания по ночному пляжу с Фрименом не вдохновляли меня открываться ему…

— Ладно, — смилостивилась я. — Давай поговорим по дороге… Сможешь за мной зайти?

Он задумался.

— Смогу, — наконец решил он эту сложнейшую проблему. — Только адрес напомни…

Я продиктовала адрес и положила трубку.

— Бывают же такие типы, — пробормотала я. — Мне б хоть чуточку той загадочности, которая окружает этого Фримена…

Но во мне загадочности не было. Сколько я ни разглядывала свою простодушную физиономию в