Капустин из соседней кельи. Три мушкетера, прости, Господи…

– А они че сделали? – спросил Вовчик с осторожным любопытством.

Нефед снисходительно объяснил:

– Да ничего особенного. Разожгли на укромной лужайке костерок да жарили шашлык из хлеба. Провинность не так уж велика, однако же разводить без спросу огонь не позволено. Да и баловство с хлебом – тоже грех. Тянет на крапивное внушение средней порции… Ну, шагай…

– Ага… – Вовчик переступил, непонятно глянул на Кабула и побежал рысцой.

Кабул и Нефед оказались друг против друга. У Нефеда были водянисто-серые выпуклые глаза. Левый глаз чуть-чуть косил. Раньше Кабул этого не замечал. Нефед смотрел, будто ждал вопроса. И Кабул спросил:

– А это приятно, да, когда маленький перед тобой дрожит от страха? А потом пищит от боли?

Нефед ответил, будто ждал таких слов. Кивнул:

– Пищит, потому что искупает вину, это ему в поучение… А приятно от того, что лечишь от греха детскую душу.

– Ага… – сказал Кабул (и все у него звенело внутри). – Есть люди, которым нравится мучить ребят. Забыл, как называются…

– Это не про меня, – невозмутимо сообщил брат Нефед. – И не про лагерь. Здесь «не мучат, а учат». Вот таких неученых, как ты… Известно мне, что сегодня утром говорил ты непотребные слова. Когда тетива хлестнула тебя по руке…

Было такое, да. Пошел Кабул на стрельбище, чтобы потренироваться. Оказалось там пусто, лишь Вовчик преданно ошивался рядом, держал в кулаке стрелы. Кабул выстрелил и тихо взвыл. Он забыл надеть на предплечье кожаный щиток, тетива мстительно ударила его по голой коже у локтевого сустава.

Стрела торчала в центре мишени, но рука болела отчаянно. И Кабул, вспомнив интернатские термины, выпалил несколько слов, от которых, кажется, сам покраснел.

– Ух и выражаешься, – уважительно удивился Вовчик.

– Ладно, никто не слышит…

Никто и правда не слышал. Кроме Вовчика.

Кабул приклеил к содранной коже подорожники, надел поверх них щиток и пострелял еще немного (Вовчик подавал стрелы). Однако сегодня результаты были фиговые. Насупленный Кабул пошел со стрельбища и устроился в библиотеке с журналами «Вокруг света». И даже не занес лук в оружейную комнату (может, предчувствовал что-то?).

Сейчас, перед Нефедом, он отпираться не стал.

– Вовочка настучал? А ведь я недавно объяснял ему про Иудин грех…

– Я знаю. И знаю, как он тебе ответил. По-моему, правильно…

– Все правильно, что на пользу начальству, – сказал Кабул. Звон внутри стал ровным и спокойным.

– Известно ли тебе, что сквернословие – грех, по тяжести своей равный курению и богохульству?

– Слышал, – согласился Кабул.

– Ты понятливый малый… Тогда пойдем со мной в уголок, где ты еще не бывал. Знаешь, куда?

– Видел…

– Вот и хорошо… Надеюсь, не будешь упрямиться? А то можно позвать помощников. Например, сестру Аксинью…

– Она тоже любит «учить»?

– Тоже, – улыбнулся брат Нефед.

– Не надо звать, – сказал Кабул. – Я сейчас.

Он спиной вперед шагнул к выходу из беседки. Лук был спущен. Кабул стремительно размотал тетиву. Коленом уперся в середину лука, надел петлю тетивы на латунный мысок. Четыре стрелы уронил под ноги, а пятую положил на выступ рукояти. Тремя пальцами взялся за капроновый шнур, чуть потянул. Похожий на тупую пулю наконечник теперь смотрел Нефеду в живот.

Нефед удивился, но только на секунду. Тут же скривил улыбку.

– Чадо неразумное. Снова угодишь за проволоку…

– Посмотрим, кто куда угодит…

– Ты же говорил, что не сможешь стрелять в людей!

– В людей – да. А в таких отморозков…

– Дурачок. Из этой игрушки никого не убьешь…

– Я и не хочу убивать. Я отстрелю тебе одно место. Больше не будешь работать воспитателем…

Толстая красная папка Нефеда была у него в руках. Он быстро опустил ее, заслонил низ живота. И приоткрыл рот. Затем будто очнулся, сделал шаг вперед.

Кабул понимал, что крепкую обложку с толстой пачкой бумаги стрела не пробьет. Но все же выстрелил именно в этот красный прямоугольник, в его центр. Нефеда отшатнуло. Кабул бросил в него лук, прыгнул назад и кинулся сквозь рябиновую чащу. В сторону реки. Там не было ограждавшего лагерь частокола. Этот стремительный бег – сквозь кусты, лужайки и сосновую поросль занял около минуты. И вот – обрыв над узкой, но неспокойной Товаркой. Солнце протянуло по ней золотые шнуры.

Подходящего спуска к воде не было. В сотне метров отсюда тянулась вниз лестница, она вела к отгороженному для купания «загону», однако там наверняка дежурил сторожевой наряд. Кабул посмотрел вниз. Приказал себе: «Марш!» – и прыгнул, целясь подошвами в крутой песчаный пласт. Песок будто охнул под Кабулом, и пласт поехал вниз, по веткам и плетям корней. Потом он рассыпался среди тонких, горизонтально торчащих кленов. Кабул схватился за ветки, подержался, прокатился кубарем несколько метров и оказался на плоских камнях у воды. Встал, пошевелил плечами, потоптался. К длинным царапинам на икрах прилипли песчинки, слегка болело ухо, но серьезных повреждений, кажется, не было. По- прежнему звенело внутри, но все еще от спора с Нефедом, а не от стремительного спуска.

Удивительно, что он не потерял бейсболку!

Кабул вынул из брючного кармана мобильник: работает ли? Надо же, работал как ни в чем не бывало!

В лагере Кабул почти не пользовался телефоном: кому звонить-то? Один раз набрал номер мамы Эмы (позабыв про обиды), однако сеть была заблокирована. Оно и понятно – заграница…

Кабул спрятал мобильник под бейсболку и глянул через реку. Течение было не очень быстрым, но заметным. Кое-где вода кудрявилась у торчащих камней. Плавал Кабул неважно – где было учиться-то? Разве что в Алуште? Зимой, правда, записался в бассейн, однако там не понравилось: пахло хлоркой, как в интернатских туалетах…

Сейчас он по-настоящему струхнул: переплывет ли? К счастью, увидел у берега выбеленную солнцем корягу, она шевелилась в струях воды. Словно приглашала: поплывем. Что было делать-то? Кабул, не раздеваясь, вошел в воду по пояс, поежился от липкого холода, лег в развилку коряги животом. Оттолкнулся подошвами от песчаного дна. Его мягко понесло вдоль берега. Кабул с полминуты полежал на коряге, привыкая к плаванию. Вроде бы ничего страшного. Начал грести двумя ладонями, чтобы коряга в бегучих струях приблизилась к другому берегу. И она стала приближаться. Иногда кружилась в потоке, но не опасно. И наконец течение вынесло «корабль» Кабула на отмель. Кабул на прощание погладил корягу и толкнул дальше: «Путешествуй…»

Он отряхнулся и пошел через мелколесье низкого берега на юг. Знал, что где-то недалеко проходит дорога, ведущая к станции электрички. Камуфляжная ткань-плащовка высыхала на ходу…

Погони Кабул не опасался. Конечно, будут искать, постараются настигнуть, но едва ли Нефед очухается в первые минуты и сразу поднимет тревогу. Небось побежит сперва к старцу Ефрему, чтобы испросить благословение на поиски беглеца – такие там правила.

Кабул шел среди кустов и сосенок около получаса. Вынул из-под бейсболки мобильник, попытался позвонить маме Эме. Если бы услышал ее голос, снова позабыл бы все плохое. «Мама Эма, вы когда приедете?» Но связи, как и в прежние дни, не было. Зато настоящая мама откликнулась сразу.

«Мама, я правильно сделал, что ушел?»

«Ну… может быть, и правильно. Раз ушел, держись. Обратного пути нет… Я с тобой…»