образование, а тут официантка… Знаете, меня тоже это мучает – чем официантка лучше? И что-то с памятью у моей доченьки… Кажется, она меня не помнит, смотрит мимо… – Фру Фосс заплакала навзрыд. – Теперь у нас дома все сверкает, как в рекламном ролике, ни соринки, ни пылинки… Она же набрасывается с веником на каждую упавшую крошку хлеба! Это так страшно, понимаете?

Камилла налила ей стакан воды.

– Выпейте.

Пока фру Фосс говорила, Камилла с тоской думала о том, что день безнадежно потерян. Конечно, она понимает эту несчастную женщину и девушке сочувствует, сама недавно была в похожем положении, как сейчас говорят, сидела на измене. Но что же делать? Как их отсюда отправить? Наверное, придется вызывать бригаду «Скорой помощи».

– Хотите моего совета? Обратитесь к врачу-психиатру, вашей дочери нужна квалифицированная помощь, – мягко сказала Камилла. – Ну, и меня вы тоже должны понять. Она моет мои окна. Наши соседи, конечно, очень порядочные люди, но вдруг увидит кто-нибудь из посторонних? Мне не нужны проблемы с налоговой. Они решат, что я нелегально наняла работницу, с этим сейчас строго.

– Да-да, разумеется, – торопливо сказала фру Фосс. – Я как раз хотела попросить, чтобы вы пригласили ее в дом. Тогда никто не увидит. А там, глядишь, и доктор Хансен подъедет.

Камилла помертвела.

– А при чем здесь мой муж?

– А он ее откачивал, когда она отравилась. Она если и начинает говорить, то только о нем. Что доктор самый хороший человек на свете, что он ее от смерти спас. Утром начала метаться по дому, искала его, я пообещала, что доктор обязательно приедет. Она тогда успокоилась и полдня сидела на диване, дремала. Ну а потом ее затрясло, подскочила, начала кричать, что надо ехать к доктору… Я побоялась везти ее в больницу, чтоб не забрали… Знакомого попросила, он нас подвез… Пусть ваш муж ее подлечит, а то ведь знаете, что она делает? – Фру Фосс трясущейся рукой промокнула глаза платком. – Понаставила по дому мышеловок, нашла где-то в подвале, поймала мышку и на глазах у отца съела – живую. Муж после этого ушел из дома, живет у друзей, а я не могу бросить мою девочку… Она у меня всегда была такой тихой, послушной… пока этот негодяй ей не встретился…

Камиллу затошнило, и она едва успела добежать до туалета.

Остаток дня прошел как в тумане. До позднего вечера дочь фру Фосс, анорексичная угловатая девушка с невыразительным лицом, на которое постоянно падали длинные спутанные волосы, мыла первый этаж. Ее мать сначала присела рядом с прилегшей в спальне Камиллой, но Камилла, отбросив все приличия и нервно прервав поток стенаний, продолжавших изливаться, попросила фру Фосс уйти в гостиную. Она пролежала до самого приезда Томаса с мокрым полотенцем на голове, не могла и не хотела ни о чем думать, настолько ей стало плохо. Разнылся зуб, кололо сердце, на душе была осень, ее самый слякотный и темный день.

Она не вышла к Томасу, он разговаривал с женщинами сам, потом зашел в спальню, пощупал Камилле голову, поправил плед.

– Они поживут у нас в комнате для гостей, если ты не возражаешь. Я должен понаблюдать девушку, возможно, проставлю кое-какие уколы, что-нибудь седативное, витамины… У нее явное переутомление и нервный срыв. Ты не против?

Он наклонился, нежно поцеловал Камиллу в губы, она обхватила его обеими руками за шею и сказала сквозь набежавшие слезы:

– Конечно нет, дорогой, когда я была против? Делай все, что нужно, ты же врач, кто еще поможет этой бедняжке?

– Ты мое золотко, – прочувствованно сказал Томас.

На следующий день он уехал на медицинский конгресс в Осло, где должен был читать доклад, и обещал вернуться завтра, а Камилла осталась в своем доме, вылизанном до тошнотворной чистоты, в компании девушки со шваброй и ее матери. Благодаря назначенной Томасом терапии, ночью младшая Фосс спала, а с утра принялась за наведение порядка.

Камилле удалось прийти к соглашению, что они не будут находиться вместе с ней в одной комнате, но все же невозможно было скрыться от их бесконечных диалогов на тему уборки, и она твердо решила уехать на весь день к подруге. Сборы прервал стук в дверь. Это было неожиданно, никто не приезжал к ним без предварительного звонка, даже соседи не приходили просто так.

Гость оказался светловолосым мужчиной лет тридцати пяти, в черном драповом полупальто и длинном сером шарфе, обмотанном вокруг шеи. У него были очень умные зеленоватые глаза и спокойный вид. Он поздоровался, представился Бьорном Слеттеном и спросил Томаса. Камилла вежливо ответила, что муж в отъезде. Из-за спины Камиллы донеслось:

– Пойду вымою пол в кухне.

– Ты мыла полчаса назад.

– Она туда ходила, наверное, наследила.

– Да нет, тапочки у нее чистые, ты же сегодня их мыла.

– Я не помню, что мыла… Это было вчера. Я вчера их мыла… мыла вчера…

Лицо Камиллы перекосила страдальческая гримаса, она подумала, что ненормальная семейка Фосс, наверное, никогда не оставит ее в покое и что хорошо бы поскорее уехать из дома, сегодня так по- весеннему хорошо, небо совсем синее, и ставшие пористыми льды вокруг Мраморных островов поют и звенят на солнце. Да-да, на сильном солнце вода сквозь поры сочится наружу, и звон стоит, как от кузнечиков летом…

Мужчина деликатно выждал, отведя глаза, потом сказал:

– Вы не сочтете за дерзость, если я попрошу вас сесть в мою машину и выслушать? – Камилла оторопела. – Я пациент вашего мужа, и у меня очень важный разговор. Мне не хотелось бы разговаривать в присутствии фру и фрекен Фосс…

То, что незнакомец знал Фосс, неожиданно обернулось в его пользу, он словно перекинул к ней мостик своим неприятием этих женщин, захвативших ее дом. Камилла накинула куртку и пошла за ним по дорожке к машине, припаркованной у ограды. Обе Фосс, стоя на пороге, смотрели им вслед, а потом закрыли дверь.

– Мать безобидна? – почему-то спросил Слеттен.

– Вроде да, – удивленно ответила Камилла.

Но вдруг всплыли сомнения и неясная тревога. Вспомнились странные перемены с фру Фосс. Когда дочь натирала паркет, мать контролировала ее и давала отрывистые указания: получше отполировать здесь, вернуться и повторить там… Вчера она была подавлена, сегодня повеселела, ей доставляло огромное удовольствие наблюдать за действиями дочери. Но при появлении Камиллы в ее глазах появлялось неожиданное раздражение. Хотя, возможно, Камилле, с ее взвинченными нервами, это просто мерещилось.

В машине господин Слеттен сказал, что умер в результате огнестрельного ранения, и после реанимации, которую провел Томас, у него открылась способность к чтению мыслей некоторых людей. Камилла натянуто улыбнулась, уже жалея, что купилась на его обаятельную улыбку. У него почти зажила искалеченная нога, из-за которой он, собственно, и уволился из полиции, раньше он ходил с палочкой и сильно хромал, а сейчас может сплясать тарантеллу. Камилла приподняла брови – о, вон оно что… Один из реанимированных доктором Хансеном мужчин оказался неуязвим для пуль его пистолета, и это очень плохо. Он откинул полу пальто, чтобы показать кобуру. Она, сдерживая закипающую злость, взглянула на эту его кобуру и хотела сказать, чтобы он не сводил ее с ума всякими нелепыми россказнями и убирался к чертовой матери со своей кобурой, хромотой и телепатией, но тут он выдал, что младшая Фосс отравилась и после реанимационных мероприятий сбрендила, енот вырос, а она, Камилла, сегодня постоянно думает о том, почему у нее трехдневная задержка. Камилла была так потрясена и даже обессилена, что начала задыхаться. Слеттен приоткрыл окно, впустив в машину порцию свежего воздуха. Из окна кухни на них, не отрываясь, смотрели Фосс, младшая при этом терла стекло белой тряпкой.

Камилла лихорадочно размышляла, откуда он мог узнать про енота и остальное.

– От тебя, – невесело сказал Слеттен.

Она едва не вскрикнула от ужаса и смотрела на него, как на привидение. Но, похоже, все, о чем он