Л.А. Самутин «Воспоминания»
(фрагмент)
Хотя мой собственный «судебно-следственный» опыт минимален, я знаком с судьбами сотен людей, которым повезло куда меньше, чем мне, помню их рассказы, а с некоторыми могу проконсультироваться дополнительно. По-видимому, возможности чеха были гораздо больше моих. Ему даже удалось разыскать бывшего следователя Солженицына. Почему он не догадался задать ему мои вопросы? Я понимаю, что, конечно, мне такой случай никогда не представится. Это такая же утопия, как шанс заглянуть в судебное дело!
«Шанс заглянуть в судебное дело» А.И. Солженицына добрые дяди дали, кроме чеха Ржезача, еще одному иностранцу – Франку Арнау. Тут вспомнили, как в двенадцатом номере «Военно-исторического журнала» за 1990 г., когда его еще возглавлял генерал Виктор Филатов, под заголовком «Ветров, он же – Солженицын» была воспроизведена публикация из немецкого журнала «Neue Politik» (№ 2, 1978. Гамбург), как было написано в том предисловии, «выдающийся криминолог и писатель», который «до последних лет своей жизни (он умер 11 февраля 1976 г. в Швейцарии) был неутомимым борцом за правду и законность».
Последние годы Арнау трудился над книгой, которой дал предварительное рабочее название «Без бороды» («Der Bart ist ab»). Можно предполагать, что оно хорошо выражало суть задуманной книги – намерение автора «побрить» Ветрова, давно щеголяющего длинной бородой. Действительно, судя по фактам, Арнау сильно занимал, как пишет редакция, «тот миф, который возник на Западе вокруг личности Александра Солженицына и особенно вынашивался теми, кто хотел бы возродить холодную войну». Собирая материал для книги, автор проделал широкие изыскания, приведшие его также и в Советский Союз, где он побывал в 1974 г. Следует добавить, что публикация в журнале «Neue Politik» была осуществлена с согласия вдовы и наследницы автора, Этты Арнау.
Редакция «Нойе политик» писала, что Арнау удалось собрать обширный материал по вопросу «Солженицын – Ветров», и он неоднократно заявлял, что готовит публикацию об этом. Но если сперва автор говорил, что простой здравый смысл не позволяет думать, будто человек, давший в лагере обязательство-подписку быть доносчиком и сам признавшийся в этом на страницах своей книги, тем не менее доносительной деятельностью не занимался, и никто с него не спрашивал за бездеятельность, и она не мешала его своеобразному лагерному «благоденствию», то позже Арнау писал: «Теперь у меня в руках документальное доказательство его активной деятельности».
Этот, по словам Арнау, «абсолютно убийственный для репутации Солженицына» документальный материал дан в немецком переводе, а рядом – в факсимильной копии. Вот его полный и точный текст.
«Сов. секретно. Донесение с/о от 20/1-52 г.
В свое время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем. Сегодня утром Мегель встретил меня у пошивочной мастерской и полузагадочно сказал: «Ну все, скоро сбудутся пророчества гимна, кто был ничем, тот станет всем!» Из дальнейшего разговора с Мегелем выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Коверченко и Романович собираются поднять восстание. Для этого они уже сколотили надежную группу, в основном из своих – бандеровцев, припрятали ножи, металлические трубки и доски. Мегель рассказал, что сподвижники Романовича и Малкуша из 2, 8 и 10 бараков должны разбиться на 4 группы и начать одновременно. Первая группа будет освобождать «своих». Далее разговор дословно:
«Она же займется и стукачами. Всех знаем! Их кум для отвода глаз тоже в штрафник затолкал. Одна группа берет штрафник и карцер, а вторая в это время давит службы и краснопогонников. Вот так-то!» Затем Мегель рассказал, что 3 и 4 группы должны блокировать проходную и ворота и отключить запасной электродвижок в зоне.
Ранее я уже сообщал, что бывший полковник польской армии Кензирский и военлет Тищенко сумели достать географическую карту Казахстана, расписание движения пассажирских самолетов и собирают деньги. Теперь я окончательно убежден в том, что они раньше знали о готовящемся восстании и, по- видимому, хотят использовать его для побега. Это предположение подтверждается и словами Мегеля «а полячишка-то, вроде умнее всех хочет быть, ну, посмотрим!».
Еще раз напоминаю в отношении моей просьбы обезопасить меня от расправы уголовников, которые в последнее время донимают подозрительными расспросами.
На донесении отчетливо видны служебные пометки. В левом верхнем углу: «Доложено в ГУЛаг МВД СССР. Усилить наряды охраны автоматчиками.
Несмотря на то что текст ветровского доноса сравнительно невелик, однако он дает выразительный материал для размышлений: в нем отчетливо узнается не только почерк Солженицына, но и некоторые устойчивые особенности его письма, литературной манеры, хотя и представлены здесь эти особенности порой буквально крупицами.
Например, одна из отчетливых особенностей языка Солженицына состоит в сильной тяге к сокращенному соединению слов. Он не напишет «хозяйственный двор» или «строительный участок», а непременно – как в «Архипелаге»: «хоздвор», «стройучасток». Или даже: «концемартовская амнистия», «цемзавод» (цементный завод), «замдир» (заместитель директора) и т. д. Некоторые из этих словесных образований сущие уродцы, но привязанность к таким уродцам нашла место и в доносе, где мы встречаем слово «военлет» – военный летчик.
Другая особенность солженицынского письма состоит в большой любви к назойливому подчеркиванию тех или иных слов и целых выражений. На небольшом пространстве доноса обнаружила себя и эта особенность: в середине текста подчеркнуто «всех знаем!», а в конце – «обезопасить меня от расправы уголовников».
Еще одна вполне очевидная особенность – злоупотребление запятыми. Александр Исаевич охотно ставит их там, где можно бы и не ставить, а порой даже и в таких случаях, где ставить совсем не следует, не полагается. Такое же пристрастие видим и в доносе. Там в первой фразе взяты в запятые слова «по вашему заданию», в четвертой – «в основном».
Иные совпадения точны до буквальности. Так, у Ветрова читаем: «Это предположение подтверждается и словами Мегеля «а полячишка-то, вроде умнее всех хочет быть!..». Во-первых, запятая здесь, конечно, опять-таки ни к чему, но интересно то, в какой простецкой манере вставлена прямая речь Мегеля: она даже начата не с большой буквы. Точно такую же упрощенность видим и у Солженицына в «Архипелаге». Ну хотя бы: «Кто-то крикнул сзади: «А нам нужна – свобода!».
Или вот слово «краснопогонники». В доносе оно запросто вложено в уста Ивана Мегеля. Мы неоднократно встречаем это слово и подобные ему хотя бы в том же «Архипелаге»: «Эти «краснопогонники», «регулярные солдаты» (т. 3, с. 72), «Наверху краснопогонники спрашивают фамилию» (т. 3, с. 194), «Командование ввело в женскую зону «чернопогонников» – солдат стройбата»...
Взять такие, допустим, обороты речи, вложенные опять-таки в уста Мегелю: «Их кум в штрафник затолкал», «вторая группа в это время давит службы». Подчеркнутые слова в подобных контекстах опять- таки часто встречаются в книгах Солженицына. Хотя бы: «Пришли хлопцы к паханам, сели поговорить о жизни и сказали им так: «Если будете нас давить – мы вас перережем», «Нам, тридцать пять лет давимым» (т. 3, с. 309) и т. д.
Несмотря на обстоятельность проделанного выше анализа, надо сказать, что в подлинном авторстве доноса, несколько загадочным образом попавшего в руки Арнау, во время его посещения Москвы, больше всего убеждает даже не идентичность почерков, особенностей манеры письма и других характерных частностей, с одной стороны, в журнальной копии, с другой – в книгах Солженицына и в его эпистолах, а идентичность «почерков» иных – психологических, нравственных – при совершении им клеветническо- доносительских деяний на всем протяжении его жизни.
Вспомним такую особенность «почерка» Ветрова, как обстоятельность и широта, с коими он давал показания против всех ближайших друзей юности – никого не забыл! – и даже против случайного вагонного знакомца Власова, а на Симоняна не поленился накатать аж 52 страницы!
Подобная же картина и в его доносе от 20 января 1952 г.: назвал и срок бунта (22 января), и имена руководителей (Малкуш, Коверченко, Романович), и чем вооружились (ножи, доски, металлические трубки),
