у них разговор. К этому и Мария проснулась. Шутки, смех на весь дом. «Так вот ты какой Харитоша, — Мария говорит Толе. — Много о тебе Володя рассказывал».

Быстро прошли эти денечки. Володю с Марией проводили, сами опять остались с Толяшей. Толе тяжело давалась алгебра. Я сходила к Райковой Наде, однокласснице его, попросила помочь Толяше. Она согласилась. Стали заниматься вместе, мой сынок исправился. Но мать Нади не хотела, чтобы ее дочь дружила с Толяшей.

Поступила в институт дочь Полины — Томочка. Стали они дружить четверо. Надя с Томочкой, Толя с Володей.

Толя восьмой класс закончил, поступил в городское профессиональное училище № 65. Там учили на арматурщика, бетонщика, сварщика. Было там общежитие, но Толя попросился найти квартиру. Поехали мы с ним в Кировский и устроила я его поблизости от училища.

Учился он хорошо. Через три месяца я получила письмо с благодарностью за воспитание сына. Домой он приезжал на выходной и если при встрече с Надей у них грубость, он приходил домой печальный. Я сразу вижу, что его обидела Надя. Начинаю искать подход. Беру карты вроде, на отца ворожу, потом зову Толяшу. Давай, сыночка, тебе сгадаю. И начинаю: «Вот у тебя сердечная печаль, только она пустая, подружишься ты с девочкой очень скоро, и будут тебе радость и веселье». Он смотрит мне в глаза: не смеюсь ли я, потом подымает меня со стулом и крутит вокруг себя. Смотрю, повеселеет. Провожу, уговариваю: «Не печалься, Толяша, приедешь на выходной, сам увидишь, что карты не врут». Пока эта неделя идет, я прошу племянницу, чтоб поговорила с Надей, пусть не обижает Толяшу.

Приходит он на выходной, я ему белую сорочку наглажу. Костюм на нем красивый и сам он крепкого сложения парень. Надя училась в девятом классе. Он знал, когда кончаются уроки, идет встречать ее. Пока идут с Бутовки до ее дома, он наговорится и такой делается радостный. Забежит домой, схватит меня и крутит на своих руках, как ребенка. «Мамулечка, карты правду сказали». Потом он стал писать дневник. Я знала, что он сильно любит Надю, а я знала и то, что она не любит его.

Так шло время. Летом приехал Володя, Толя был дома. Попросил Масленцова, чтоб он свозил нас к отцу на свидание. Он сказал: нет такой возможности. Мы поехали втроем.

Отец был на плотине. Дали нам свидание. Смотрит он на своих сынов, а слезы текут по щекам. Не знаю, что он думал в это время. Утерся платком, поцеловал Володю, потом Толю, тогда меня. Я уже готовила что поесть. Дети с утра в рот ничего не брали. Сели за стол по-домашнему, можно сказать.

Утром мы поехали. Отец, конечно, остался. Дорогой Володя сказал: «Батя стал меньше и сутулый». Я помолчала, а потом ответила: «Чтобы ходить всегда не ссутулившись, нужно жить справедливо и не попадать в неволю. Там стены на него давят. Видите, как он обрадовался, увидя вас. Он подумал, что вы никогда не поедете к нему. И он прав; если бы вы сами не попросили, мы бы не поехали».

Приехали домой, там ребята ждали. Сколько у них вопросов к Володе. Он, как старший и бывший их капитан команды, отвечал на все вопросы, а я уже готовила угощение. Володя учился последний год, но все так же не пил спиртного и не курил.

Однажды Степан позвал меня на личное свидание на трое суток. Дети уже учились. Володе написала, что на обратном пути заеду. Еды взяла много, считала, что хватит отцу и сыну. Но отец в последнюю ночь все унес в зону. Приехала с печалью. Сошла в Киселевске. Нашла автобус «пятерку». Поехала к сыну. Отыскала училище.

Володя с ребятами футбол гонял. Увидел, бежит, а у меня и губы пересохли. Я уже с ходу говорю: «Прости, сыночка, отец все унес в зону». Он говорит: «Не расстраивайтесь, мы сейчас в гости пойдем. И повел меня к Марийке. Там встретили хорошо. У Марии одна мать. Посидели, я говорю: „Пойдем, сынок, ты в школу, я на станцию“. Они нас уговорили остаться. Мать постелила нам с ней, а Марийка легли с Володей. Расстроилась я совсем. Он же учится, не кончал и свету божьего не видел. Ведь легли двое — будет третий.

Утром мы ушли. Володя на занятия, я на автобус. Приехала домой, Толяше рассказываю, он с улыбочкой: „В этом нет ничего особенного“. „Так ведь в армию пойдет“. „Ничего, теща прокормит. Из армии вернется, и короед встречать будет“. — „Тебе шутки, а мне хоть реви“.

Я вскоре получила от Володи письмо: что он, мол, женится и оставит Маринку у меня. Я на это не дала согласие. Ответила: „Я не могу содержать ее. Пускай она живет у матери. Дождет тебя, возьмешь, а не дождет — еще найдешь“. Он обиделся.

После окончания ему дали путевку на берег Черного моря, в дом отдыха. Нужны туфли, в магазине их не было. Пошла к сестре просить — ведь Василий, крестный. Та засмеялась: ругать будет. Я ушла. Володя поехал в кедах и взял плетенки.

Приехал загорелый, поправился и только день побыл. Мне говорит: „На практику надо“. Там ему Марийка вечер проводов устраивала. Ему еще в армию. Вскоре домой приехал на двое суток. Меня свалил радикулит. Обцеловала я его все лицо. Марийка смотрит, а у меня зло на Марийку. Если бы не она, он мог бы поступать на Кедровский разрез, и я бы видела его. Но ее все же поцеловала.

Они уехали, а меня свалил радикулит. я добилась путевку в Ягуновский профилакторий. Принимала грязевую ванну и хвойную, но грызло в правом паху и болела правая нога. Только и покоя, пока правая грязь лежит. Болела я и раньше, но бывало, ляжешь и боль затихнет. А тут ни дня, ни ночи. Люди в кино, а я реву. А то у дежурной сестры попрошу ключ, горячей воды налью в ванну и сажусь. Пока сижу, затихнет, встану — опять грызет. Значит, это не радикулит, думаю себе.

Кто-то сказал врачу, он пришел в палату. „Чистякова, вы не поправляетесь, а худеете“. Я заплакала. Говорю, что нет покоя, день и ночь грызет в паху, а боль отдает до пятки. Он спросил, где живу и с кем живу. Я рассказала. Он пообещал, что мне будут носить лекарство и на ночь таблетки. Будет вам легче, только не доводите себя до крайности. Путевка шестнадцать рублей, приезжайте через год». Стала принимать лекарство дополнительно к ваннам. Боль стала стихать.

Домой приехала, совсем забыла про радикулит.

Володя из армии письма шлет, часто. Толя тоже скоро кончает и тоже пойдет на практику. С дипломом ему подарили будильник за хорошую учебу и поведение. Оформился он в РСУ — бетонщиком, арматурщиком. Сам-то здоровый, а такой тяжести не видел. Смотрю, у него руки опухшие. Я стала беспокоиться. Говорю: «Сходи-ка, сын, в военкомат, попроси повестку на расчет и пойдешь учиться на шофера». Я знала, что он сильно любит автомашину. Он сходил, но там попросили, чтобы принес от меня письмо, что я могу обеспечить сына без зарплаты. Я, конечно, написала. Поступил Толя на курсы шоферов и с радостью бежит туда. Наш сосед работал шофером — Володя Малышкин. Толя привязался к нему, все расспрашивает, просит проехать. Их дружбе не было конца. Поехал Малышкин на Кролики, и Толя с ним. Тот напился, заехал в грязь и не может вылезти. Малышкин лег спать, а Толя сам выехал из грязи. А я все глаза проглядела. Я знала, что у Вовки там подруга, но не подумала, что он напьется. Подъехали к дому, я со слезами. Толя переоделся и в военкомат. Вовка довез его до поворота «шахта „Северная“», а там автобусы ходят. Толя говорил потом: «Вовремя приехал».

Однажды пошел он к Разводову Володе. И все не возвращается. Хоть и короткая летняя ночь, но мне места нет в постели. Встала, время два часа. Иду в школьный сад. Смотрю под каждым деревом: нет ли моего Толяши. Я уже реву, бегу к Разводовым. Он спит с Володей, а постель с грязи лопается. Я заплакала: «Что ж ты мой сыночка, выгнатый, что ли? или спать тебе негде? или постель мать не обходила? Я все кусты в школе облазила, думала, тебя убили». Он соскочил обнял меня: «Мамулечка, простите, мы долго сидели и считали, что вы спите. И я решил не тревожить ваш сон».

Пошли домой, я попросила: «Не делай этого, Толяша. Если ты где-то задержался, так накажи с людьми, и я буду спокойна».

Я Толе говорю, что костюм купить надо, а то в армию пойдешь — не поносишь. Он отвечает: «Если я в армию пойду, то после армии мне все малое будет. Давайте закажем брюки в пошивочную и купим плащ, рубашки у меня есть. А вернусь тогда купим новое».

Так и сделали. Любил он чистенько ходить и был аккуратный. Как-то дождик шел. Клеймеше Толя забежал, попросил плащ. Толя ему подал, а потом через неделю пошла к ним. Он уже рукав оторвал. С кем- то дрался. Взяла, зашила. «Вот, мой сынок, ты бережешь, а люди пакость тебе делают». Он посмотрел, говорит: «Незаметно — походим, не долго осталось».

Что бы он не делал, все с песнями. То поет, то насвистывает. Любимая его песня «Ох, умру я, умру я похоронят меня и родные не узнают, где могила моя». Я сколько раз слышала, а на этот раз подошла.