Как я соскучилась по Володе с Толяшей. Представляю, как они встают, умываются, завтракают, и Володя, одетый вперед Толяши, ожидает его у двери. Я вижу как они приходят из школы. Володя как всегда нараспашку. Ему, как и мне, надо все быстрее, а раз он спешит, то, конечно, ему жарко. Толя идет вразвалочку — раскраснеется и все с улыбочкой, но он никогда не расстегнется. Дети мои, как же хочется обнять мне вас и расспросить, как вы жили без меня. Еще осталось семь дней до нашей встречи. Как-то встретит меня Степан? Только бы не пьяный, хотя бы он понял наше положение в настоящее время. Я хочу договориться с бухгалтером, чтобы погасить скорее задолженность — семь тысяч, с нового года пусть высчитает весь мой заработок, а жить будем на его зарплату, какая она ни была бы. Так я рассчитаюсь в один год. Мало ли что может случиться в жизни, особенно при плохом здоровье. Как хочется скорее дожить до лета. Отделать дом и перейти в него. Очень долгой покажется мне эта зима. Ведь когда ждешь, время идет медленно. А я буду ждать. С наступлением лета свершаются мои долгожданные мечты о нашей настоящей, радостной жизни.

Я получила извещение на перевод в сто рублей. Ох, и обрадовалась, но когда пришла получать, там написаны два слова: «Выезжай срочно». Сжалось мое сердце. Мне сразу стало мало воздуху. Что это значит? Что-нибудь случилось дома? Может, он сам в праздник обморозился, а теперь при смерти или помер, а может, Володя убился, он все занимается спортом. А может, Толя под машину попал? Но почему написано мало, что я могу перечесть в этих двух словах?! Отобью телеграмму, пусть объяснит, в чем дело.

В этот день ответа не дожидаюсь. На завтра тоже самое. Две бессонных ночи и в таком волнении, что сразу лицо осунулось и почернело. Я пошла к врачу, объяснила свое положение и попросила обходную. Она сказала, что это мужские прихоти или похмелье.

Если было бы что серьезное, телеграмма была бы заверена врачом. «Я удерживать вас не собираюсь, вижу, что вы убита горем. Езжайте, но не падайте духом». Билет у меня был куплен на двадцать третье, а я поеду сегодня, двенадцатого. Прошу кассира, она закомпостирует.

Так и получилось. Хоть кассир и пошумела, но все же закомпостировала. Прибыл поезд, мы кинулись в девятый вагон. Нас двенадцать человек, а поезд стоит две минуты. Я первая подбежала к вагону, а он закрыт. Мы стучим, кричим. Потом открылись двери, и проводница откинула из-под ног решетку. Я почувствовала сильную боль у левой руки и крикнула: «Руку!» Она сразу догадалась, отдернула решетку. У меня потемнело в глазах. Мне помогли подняться. Я сразу села и попросила йод и бинт. Когда сняла рукавицу, большой палец левой руки оказался разделенным на два. Кровь полилась сильно. Я попросила Гошу Ягунова (он тоже возвращался из санатория), чтобы он завязал палец. Гоша морщится, но перевязывает.

В Усятах он побежал, узнал, где скорая помощь, и позвал меня. Мы бегом, а там только перевязали и все. Я считала, что хоть скобки поставят, а когда выбежали, железные ворота уже закрыты и поезд дает отправление. Я прошу Гошу, чтобы он бежал и выкинул мой чемодан, но он поднял меня на руках: говорит: «Держитесь!», сам перепрыгнул и меня снял. Только подбегаем к вагону, он тронулся. Еле заскочили.

Тогда я сказала: «Что ни случилось, но я не выйду из вагона до самого Кемерово». Подняла руку вверх, прислонила к стеклу и ехала. Уже в Топках составили акт на несчастный случай и тогда вместе ехавшие ребята стали спрашивать, где я работала до этого. Я рассказала, что работала на мотовозе, потом шоферила, а в настоящее время дежурный по станции. Тогда они говорят: «Мужчина ты, не женщина, весь палец разбитый, и не заплакала и за всю ночь не застонала».

Но они же не знали, что в моем сердце еще больше боли, о неизвестном мне положении дома.

По приезду в Кемерово я пошла в третью поликлинику. Гоша хотел меня проводить, но я ему посоветовала ехать домой, т. к. мне он ничем не может помочь. В регистратуре сказали: идите в двенадцатый кабинет. Разделась, вошла в кабинет, а там такая муля. Спросила: откуда я. Узнав что с Бутовки, она передернулась: вы, мол, не нашего района. Тогда я ответила ей, что с таким делом район не ищут, а ищут, где могут оказать помощь. Она сказала, что придет врач, тогда посмотрят. Как долго тянутся минуты, когда нет терпения. Я летела бы домой, но знаю, что с рукой плохо, сижу.

Пришла врач, позвали меня. Говорит, развязывайте. Я попросила, чтобы помочили, но ответили, что не мочат. Тогда я сжимаю зубы и рву. Палец мой метается за бинтом. Когда сорвала последний бинт, они переглянулись, сестра быстро, сделала мне камфорный укол, видно мой вид был подозрительный. По- латыни она спросила у врача, что отрезать? А та ответила: нет. Я хоть не разбираюсь в латыни, но мне и так было понятно. Завели меня в другой кабинет, закрыли простыней, положили и начала врач обкалывать новокаином. Потом слышу, трещит. Говорю: разрешите поглядеть, что вы делаете. Она отвечает: будет плохо. Я настаиваю открыть. Она открыла, я увидела, что она удалила ноготь и спрашивает. Теперь говорю, кончайте, только скорее. Она, удивляясь, говорит: что с вами, разбит палец, а вы не стонете и, главное, торопите меня. Я рассказала о том, что меня тревожит больше пальца. Тогда она сказала, как и тот врач: это просто необдуманный поступок и все.

Повела меня на рентген, просветила, правильно ли зашила. Дала справки, что ею сделано и посоветовала посидеть. Но разве я могла сидеть! Я бегом за чемодан и на трамвай. Его нет, стою. Холод и боль сжимают меня в узелок. Подошел трамвай, я вбежала и села. Но мне казалось, что он ползет, что я пешком скорее бы убежала, а чтобы утешить свою боль, я крепко сжимала зубы.

Соскочила с трамвая — бегом на машину и хоть кто-нибудь встретился, хоть бы узнать истину, но — никого. Идет машина, я умоляюще машу рукой. Шофер остановился, довез меня до переезда, я уплатила и пошла. Подхожу к дому матери, ноги мои подсекаются. Вот, думаю, зайду, а там кто-нибудь в гробу. Преодолевая свою слабость, я открыла дверь, увидев мать, спрашиваю: «Что случилось?» Она с улыбкой и очень довольная, что я приехала, говорит: «Степушка соскучился».

У меня сразу поднялась такая боль в руке и обида за то, что они просто издеваются надо мной. Я заревела. «И что, — говорю, — вы со мной делаете? Ведь я чуть голову не потеряла от вашей телеграммы. Зачем же ты давала сто рублей, которые я у тебя не просила? Где сам?» — спрашиваю ее. «Дома все еще на больничном». Мне все стало понятно, я взяла чемодан и пошла в свой дом. Степан был дома, но у меня уже не было никакого чувства радости, а появилась ненависть и обида. Он открыл мне дверь со словами: «Я так и знал, что ты сегодня приедешь». Но я вместо приветствия ответила ему, что подлец он до последней капли крови. «Мало того, что сам сидишь дома и ничего не делаешь, пьешь и еще меня угробил. Теперь можешь радоваться: я поддержала здоровье. Эх, человек, когда же ты поймешь меня в жизни». Я вытащила его сто рублей, кинула на стол. Он послал соседскую девочку в магазин за водкой. Когда принесли водку, я налила стакан и выпила весь. Он смотрит на меня, а я без внимания; закусила картошкой и легла. Уснуть не могла. Сильная боль в руке и возбуждение нервной системы. Несмотря на то, что я не евши и не спавши сутки, водка не оказала никакого действия.

По больничному я проходила месяц. Бог меня миловал: палец сросся нормально и ноготь нарос — хоть не такой, как у другого пальца, но все же…

Сразу наняла делать сенки. Заказала наличник со ставнями, на все потребовалось деньги. И сколько же надо денег! Печь не доделана. Степан ничего не сделал в доме за мое отсутствие. Вот так хозяин! На вопрос, почему ни за что не брался, он ответил: «А я не строюсь».

Сделали сенки, вставили рамы в веранде. Поделали перегородки. Вот была бы печь сделана, протапливал бы и пол просыхал бы, но что с ним сделаешь.

Подходит Новый год. Этот новый год мы к маме не поедем, а я уже соскучилась. Тамарина золовушка выходит замуж, погуляем на свадьбе. Я приготовила ей скатерть на блины.

Сегодня тридцатое, я дежурю, Степан то и дело звонит: сходи, узнай, во сколько начнут гулять. Вот они сами пришли. Полная сумка водки. Тамара сказала, что гулять будут первого, но вы, говорит, приходите со Степаном своей семьей, встретим Новый год.

Так я и сделала. Сменилась, бегом домой. Степа уже дома, но говорю: «Степаш, куда гулять пойдем? Кумовья дома, и Тамара звала». Он ответил, что если не пойти к своим, — то обидятся.

Я быстро оделась, и мы пошли к Масленцовым. А они, не думая о том, что приглашены к ним люди, собрались и ушли к ветврачу. Мы прошли, сели, смотрим телевизор, а там уже с Новым годом поздравлять начали. Тогда Степан нахально выпросил выпивку. Говорит, налейте хоть воды в стаканы, чтоб Новый год встретить. Сватья подала с четушку водки и поллитру пива жигулевского. Степан разлил в стаканы, выпил, и мы стали одеваться, а шли с ночевкой.

На обратном пути он зашел туда, где были наши, а я отправилась домой. Через полчаса пришел за