— Конечно. Лабиринт — сердце Кносса, тайное святилище. Царский дворец построен прямо над ним. Там проводятся самые важные обряды, и именно там победитель Идийских игр должен совершить жертвоприношение богам подземного мира в память Андрогея. Только после этого игры считаются завершенными.
— Ну и что? Подумаешь — обряд.
— Да, всего лишь обряд, если победитель — местный. Но если состязания выиграет пленник, то в центре Лабиринта его встретит Критский ужас в моем лице. Без маски.
— И… сколько раз такое случалось?
— Если все пойдет как надо, то нынешние Игры станут первыми, в которых победит чужеземец. Твои спутники должны будут сопровождать тебя в Лабиринте, иначе им не удастся бежать. Пусть все завяжут себе глаза — лучше не рисковать, сам понимаешь. Возьмите с собой какую-нибудь веревку и держитесь за нее, чтобы не потеряться. Когда доберетесь до жертвенника, оставишь своих соотечественников за ближайшим углом — еще попадут под горячую руку, чего только в драке не бывает.
— Какой драке?
— А ты думал, добренький Астерий отпустит афинских данников да еще помашет им вслед платочком? Ха! Ты будешь сражаться с чудовищным Минотавром и убьешь его в поединке. Перед «смертью» я объясню тебе, как выйти наружу. Выведешь своих — и к малым воротам, там будут ждать колесницы и Ариадна. Надеюсь, про нее ты не забыл?
— Нет, я…
— Не забыл — и хорошо, слушай дальше. Вместе с Ариадной вы доберетесь до вашей лоханки. Потом очень быстро выходите из гавани, идете к Наксосу и там совершаете свадебный обряд.
— Но зачем? Неужели нельзя потерпеть со свадьбой до Афин? За нами же наверняка будет погоня.
— Конечно, будет. Закавыка в том, что брак, заключенный вне Крита, не считается законным. Увези ты Ариадну хоть в Афины, хоть на Олимп, пригласи на свадьбу всех богов разом — для Миноса ты останешься бесчестным похитителем. Наксос — критское владение. Обряд, проведенный там, сделает тебя полноправным супругом царской дочери. Обязательно нужны свидетели из местных. Я скажу сестрице — пусть возьмет с собой кого-нибудь из слуг. Их придется оставить на острове, не забудь. Вообще-то, правильней всего было бы и Ариадну там оставить и вернуться за ней на Крит через годик. Но, учитывая нрав ее папочки, лучше увози девчонку сразу.
— Подожди, а как же проклятие? Ты же сам говорил — если не будет верховной жрицы…
— Надо же, запомнил! Открою тебе страшную тайну — в тот раз боги гневались совсем по другому поводу. Узнав о бегстве единственной представительницы царской семьи, жрецы решили умилостивить Богиню-Мать человеческим жертвоприношением — как ты догадываешься, неудачно. Но об этом не знает никто, кроме членов дома критских владык. И Минос опасается не божественного наказания, а народных волнений, если Ариадна не сможет провести церемонию.
— А Ариадна… знает?
— Женщин в такие вещи не посвящают, чтобы не возникло искушения нарушить традицию, ибо традиции — это то, что делает кучку замурзанных земледельцев народом.
— Астерий, ты — прирожденный правитель. Давай все-таки поженимся! Или тебе не по нраву афинский престол?
Я сурово хмурю брови и заставляю Тесея трижды повторить то, что было сказано, ворчу, ругаюсь… а главное, пытаюсь забыть, что эта ночь — последняя, самая последняя ночь моей жизни. Завтра я начну свой путь в Аид.
Эписодий 6.
Мне кажется, что за стенами пещеры прошло уже несколько лет. Я не чувствую ни рук, ни ног, ни биения сердца — может быть, я умер? От меня остался только охрипший голос, потерявший хозяина — и кто же заставит его замолчать?
Пейрифой заявился ко мне глубокой ночью, перебудив половину дворца. Усталый, потный, грязный, с запавшими глазами, он стоял передо мной, слегка пошатываясь, и от него пахло азартом и злостью. А я вспомнил, как два месяца назад Пелей прислал гонца, умоляя срочно мчаться в Фессалию — Пейрифою совсем плохо. Побросав все дела, я вскочил на колесницу и погнал коней в сторону Пелиона. Вестник не преувеличивал — черное облако беды клубилось над домом. Все домочадцы казались призраками в траурных одеждах и на вопрос «что случилось?» одни скорбно опускали глаза, другие начинали рыдать и рвать на себе остриженные по обычаю волосы.
Хозяин обнаружился в гинекее. Вопреки моим ожиданиям, он не буйствовал, не крушил в ярости мебель, а тихо сидел возле смертного одра, грея своими ладонями руку женщины в белых одеждах с закрытым тканью лицом. Безнадежное занятие — даже огонь не в силах вернуть тепло бледным пальцам. Все, что можно сделать — отдать тело погребальному костру, освободить тень из темницы бренной плоти, ей плохо взаперти. Я дотронулся до чужого закаменевшего плеча, но оно даже не дрогнуло.
— Пейрифой, ра… — тьфу ты, какая уж тут радость. — Послушай, Пейрифой, пойдем отсюда. Мне сказали, ты сидишь здесь уже три дня. Так нельзя, слышишь? Отпусти ее, позволь ей уйти.
Отрешенное, строгое лицо. Глаза как у статуи — белые и слепые. И ни звука в ответ.
— Тебе надо отдохнуть. Ты просто слишком устал. Пойдем со мной, здесь обо всем позаботятся, — я нес какую-то чушь, поглаживая стиснутые пальцы, уговаривая их разжаться. Бесполезно. Человек, сидевший передо мной, был неподвижнее мраморных изваяний и настолько же глух, как они.
Тяжело вздохнув, я решился на крайние меры и без замаха, но сильно ударил его кулаком в лицо. Рефлексы бойца сработали почти без задержки: тело кувыркнулось назад с низкой скамеечки, уходя от нападения, и неуклюже повалилось на пол — все-таки три дня без пищи и воды даром не проходят. Я тут же подхватил обмякшего Пейрифоя подмышки и поволок прочь. Подскочивший слуга со светильником показывал мне путь в хозяйскую спальню, где на низком столике уже ждали хлеб и подогретое вино.
Потом он плакал — кажется, впервые в жизни — и проклинал всех богов разом. Гипподамия умерла родами. «Мальчик… был», — сообщила повитуха, жуя узкими губами. Несостоявшийся отец и бывший муж смотрел на меня воспаленными глазами, повторяя одно и то же: «Почему, Тесей? Почему они? Оба… сразу… почему?!»
Я прожил у него несколько дней, сопровождал во время похорон, заставлял есть, сидел рядом с ложем, когда он забывался беспокойным мутным сном… Теперь Пейрифой снова стоял передо мной, и где-то в груди зарождалось предчувствие катастрофы. Но его первые слова заставили меня вздрогнуть от неожиданности:
— Тесей, собирайся, мы едем в Спарту!
Строфа шестая. Тесей
День похож на старого скрягу, который, впервые перебрав неразбавленного, начал швырять накопленные богатства направо и налево. В небо — пышущий жаром котел, полный расплавленного золота: вот вам! Под ноги — блестящую драгоценную крошку: нате! В толпу собравшихся зрителей — пригоршни сверкающих камней: держите! Фибулы, перстни, браслеты, ожерелья, подвески… Женские праздничные наряды заставляют стыдливо розоветь — над туго стянутыми талиями колышутся обнаженные груди, у многих подкрашены соски. Интересно, Ариадна тоже такое носит? Окидываю взглядом трибуны, но глаза
