Терпеть не могу свадьбы.
Строфа пятая. Тесей
Я схожу с ума. Лисса-Безумие, бледно улыбаясь, ждет меня в недрах проклятого дворца-лабиринта. Порой до моего слуха доносятся детские песенки — это она поет, уверенная, что долго мне не продержаться. Сидит где-то в темноте, постукивая плектром по бронзовому треножнику, не попадая в такт собственному пению. Хотя, возможно, мне все это кажется, потому что я схожу с ума… ах да, я уже это говорил.
Утро после приключения на берегу я встретил на собственном ложе и в одиночестве. Видимо, Астерий все-таки выставил меня из своей постели, но я совершенно не помню, как шел к себе. Не на руках же он меня нес? И в глаза ему теперь смотреть… неловко как-то. Бочком, по-крабьи проскользнув в купальню — умываться-то все равно надо — я быстро плеснул воды в лицо, стиснул зубы и решительно вышел к своему наставнику, с немалым облегчением обнаружив, что того и след простыл.
На столе лежал клочок пергамента. Нерадивым наследникам афинского престола предлагалось незамедлительно явиться на тренировку, так как завтрак упомянутые наследники все равно проспали. Интересно, что ж это он меня сам не растолкал? Постеснялся? Ха, скорее побоялся пришибить под горячую руку после вчерашних событий. Я решил не будить спящего Цербера и дисциплинированно направился туда, куда было сказано, пытаясь по дороге придумать, как спрятать горящие уши.
А на меня даже не обратили внимания — и стоило так спешить? Сухой кивок в сторону надоевшего до оскомины бревна, и теперь передо мной маячит неприступная стена… то есть, спина. Ну, и пожалуйста, не больно-то и хотелось. Правда, поймав себя на разглядывании той же самой спины в седьмой раз, я забеспокоился. Что мне там, медом намазано?
Решительно отворачиваюсь, но вопль «Тесей!!!» тут же бьет по ушам бронзовым гонгом. Неторопливо иду к… ладно, бегу со всех ног. Оказывается, наставник собрался репетировать с нами церемонию начала состязаний. Сыплются указания: «Встаньте там. Идите сюда. По этому сигналу вы выходите на стадион и совершаете обход трибун. Да не как стадо баранов, которые приходятся вам ближайшими родичами! Головы поднять. У северной трибуны разворачиваетесь в линию и приветствуете правителя, ясно вам? Вижу, что не ясно. Еще раз…»
И так — до самого обеда. Потом Астерий оставил нас одних, решив, наверное, отдохнуть от бараньего общества. Мои соотечественники воспользовались оказией и набросились на меня с расспросами о том, что произошло на берегу — слухи по дворцу распространяются со скоростью лесного пожара. Я невнятно блеял и набивал рот едой, не зная, как отделаться от любопытных. Вот что мне им рассказывать? Уж точно не правду. А более-менее связную ложь я придумать так и не успел. И Астерий тоже хорош! Вместо того чтобы поговорить со мной, шлялся где-то добрую половину ночи… Чувство обиды крепнет, пускает корни где- то в глубине горла, горчит на языке. Глупо-то как!
Наконец, наврав с три короба и не запомнив из собственного вранья почти ни слова, я сбежал от своих товарищей в оливковую рощицу. Кружевная тень молодого деревца приняла меня в свои прохладные объятия — хоть здесь мне рады. Некому поворачиваться спиной, цедить слова сквозь сжатые зубы, отводить в сторону взгляд, будто опасаясь обжечься или испачкаться. Хорошо! Жаль, покой мне даже присниться не успел. «Тесей!» — чужой настойчивый шепот прогоняет Гипноса. Вспыхнувшая было надежда, что это Астерий явился, чтобы…умерла, не успев пискнуть. Незнакомая девушка, почти девочка. Испуганные глазищи, простенькая одежда, одинокий медный браслет на щиколотке — ей-то я для чего понадобился?
— Прости, господин, что потревожила твой сон. Меня послала Ариадна.
— Зачем? — грубовато вышло, но я совсем не в настроении любезничать.
— Моя госпожа не может ни есть, ни спать в разлуке с тобой, — ой, кажется, это девочка добавила от себя. Не представляю себе Ариадну, выражающуюся таким слогом. — Сжалься над страданиями влюбленной женщины! Завтра после захода солнца она будет ждать тебя…
— Подожди, а как же мой… Астерий? Что я ему скажу? Извини, но мне совершенно необходимо полюбоваться луной в одиночестве?
— Госпожа сказала — она что-нибудь придумает. Ее брату будет не до тебя. Приходи завтра к маленькому бассейну — знаешь, тот, который позади казарм? Там я встречу тебя и провожу в назначенное место. Прощай!
Мгновения, пока я ошарашенно моргал, усваивая сказанное, ей хватило, чтобы исчезнуть. Ну и ну! И как теперь поступить? Пойти — Астерий с меня шкуру спустит. Не пойти — оскорбленная женщина страшнее Сциллы и Харибды, вместе взятых. Интересно, чем это она братца отвлечь собралась? Так и не придя ни к какому решению, я провалился в сон.
Мне снилась полутемная оружейная: копья, мечи, ножи, доспехи и шлемы — на стенах и просто грудами на полу. Полированные поверхности загадочно поблескивают, и из каждой на меня смотрит бычья морда. Хватаю один щит за другим, вглядываясь в отражение: тяжелый лоб, рога, вывороченные ноздри. Я — не он! Я не могу быть им, я — другой! Где-то на грани слуха — настойчивый шелест: «Убей его! Убей, и ты снова станешь самим собой». Черное изогнутое лезвие само прыгает в руку и начинает неумолимое движение прямо к сердцу. Я — не я, а всего лишь бесчисленные отражения того, кого нет и не может быть в этой комнате. Интересно, умру ли я вместе с ним, когда отточенная бронза достигнет цели?
В себя я прихожу после пары крепких пощечин. Клеосфен, один из моих спутников, сразу же отпрыгивает в сторону и выставляет перед собой ладони:
— Прости меня, Тесей, но я никак не мог тебя разбудить. Ты метался по траве, стонал и…
— Нет-нет, все в порядке, — липкий холодный пот стекает по спине. — Просто кошмар. Просто… пора на тренировку, да? Как ты меня нашел?
— Астерий велел пойти и поискать тебя здесь. Еще он советовал взять с собой кувшин с холодной водой, будто знал, что тебе нехорошо.
Знал он, ага. Утренняя обида мало-помалу превращается в тягучую смоляную злость. Мне надоело, что со мной обращаются, как с несмышленым кутенком. В следующий раз этот ублюдок привяжет кусок мяса на веревочку и будет размахивать им у меня под носом, предлагая поужинать? Кажется, выражение моего лица не нравится Клеосфену — он бледнеет и поспешно идет к стадиону, иногда опасливо оглядываясь через плечо.
Астерий тоже что-то чувствует, хотя, скорее всего, ему по-прежнему на меня наплевать. Он отводит в сторону тех, у кого плохо получается заход на прыжок, предоставляя остальных самим себе. Бездельничать, правда, не дает — порыкивает изредка далеким громом, но не подходит. Я не обращаю, не обращаю, не обращаю на это внимания, ясно? Изматываю тело — прыжок, перекат, вскочить и начать сначала. Усталость бежит от меня со всех ног, и, как я ни пытаюсь ее догнать, ничего не выходит. Хочу прийти к себе, лечь и уснуть без сновидений — хватит с меня кошмаров.
Падаю на ложе — к гарпиям ужин, мне нужно побыть одному. Но очень быстро желанное одиночество превращается в пытку. Я постоянно вслушиваюсь в звуки, доносящиеся из коридора, уверяя себя, что не пытаюсь уловить шум знакомых шагов. Тело затекло от неудобной позы — нестерпимо хочется броситься на поиски одной надменной заразы, и я запрещаю себе шевелиться. Когда он придет звать меня на вечернюю пробежку по камням в ручье, я скажу ему… скажу… Неважно, он просто обязан со мной поговорить!
Засыпаю под утро, окончательно уверившись, что ждать бессмысленно. Он не придет.
Опять пропускаю завтрак — мысли о еде вызывают отвращение, и, главное, я не хочу ни с кем разговаривать. Ни с кем, понятно? Тот, с кем мне не хочется разговаривать особенно сильно, продолжает свои вчерашние игры — смотрит мимо пустыми прозрачными глазами. Ну и Тифон тебя заешь! В конце концов, мне нет никакого дела до чужих причуд, тем более что сегодня — свидание с Ариадной. Она теплая, живая, ласковая, и уж точно не будет изображать из себя равнодушное каменное изваяние.
Нетерпение щекочет изнутри раздвоенным змеиным языком — до заката осталось совсем немного времени. Я иду к вечерней трапезе вместе со всеми, замечая краем глаза, как высокая мощная фигура растворяется в сумерках. Отвожу в сторону пару приятелей и тихонько прошу прикрыть меня, если что. Их лица расцветают понимающими улыбками — про любовь царской дочери к афинскому герою не слышал только глухой. Несколько напутственных сальных шуточек, и я с легким сердцем ныряю в густую тень от ближайшей постройки.
Девчонка ждет в условленном месте, пугливо вздрагивая от ночных шорохов. Когда темнота выплевывает меня прямо перед ней, она тихонько ойкает, но
