нежным обликом которого скрывалась такая дьявольская натура.

Mon mauvais ange [226], скривил губы Андрей, а потом размахнулся и бросил мяч через расстояние, разделяющее их, прямо через голову господина Павлишина. Мяч легко ударился о ноги Анны, упал в траву к носкам ее туфелек.

— Что вы себе позволяете?! — вскричал Павел Родионович, поправляя очки, так и норовившие соскользнуть с переносицы. Андрей же не обратил на него внимания, направился мимо него к дорожке, ведущей к дому. — Что вы себе позволяете?!

— Il n'y a pas de mal [227], Павел Родионович, — поспешила успокоить неожиданно вспылившего Павлишина Анна, улыбаясь одними уголками губ. Бросок был совсем несильным — мяч только скользнул по ткани платья, даже не ударившись о колени.

Но не этого броска вдруг испугалась Анна. Ныне, когда Оленин подошел ближе, она видела, что Андрей снова зол. Не просто зол — в бешенстве, судя по побелевшему шраму, так отчетливо выделяющемся ныне на слегка загорелом лице, судя по дернувшимся на лице желвакам, когда он встал в паре шагов от нее на гравийной дорожке.

— Нет! Нет! Вы не правы, Анна Михайловна! — горячился Павел Родионович, подходя к ней. Анне даже пришлось чуть придержать его за рукав сюртука, испугавшись, что тот может наговорить лишнего. — Андрей Павлович, вестимо, забыл, кто стоит супротив него на игровой площадке. La femme! [228]

— Вы ошибаетесь, Павел Родионович. Это не я забылся. Это Анна Михайловна запамятовала, против кого ступила играть! — Андрей взглянул в ее глаза таким взглядом, что Анне стало не по себе от него. Повеяло вдруг холодом, несмотря на духоту солнечного полудня. Она пыталась разгадать, есть ли подоплека под этими словами, чувствуя, как пробежала легкая дрожь вдоль позвоночника при воспоминании, как нынче утром обсуждала с братом свой выигрыш, радовалась успеху.

— Le partie est termine, Аннет, — проговорил Андрей, приветствуя ее коротким кивком и предлагая свою руку, для того, чтобы повести в дом, куда уже, верно, прибыла Марья Афанасьевна. Она долго смотрела в его глаза, тщетно пытаясь понять, есть ли скрытая подоплека в его словах, которая ей вдруг почудилась, или нет ее вовсе, вздрогнула невольно, когда он повторил холодно. — Votre partie est termine … [229]

Анна несколько раз сложила и развернула кружевной веер, но обмахиваться не стала, несмотря на духоту, что стояла в спальне, как обычно в это время после заката. Просто смотрела на рисунок кружева с минуту и снова прятала его. А потом опять разворачивала и вглядывалась в переплетения тонких нитей. Как же ей нынче хотелось стукнуть этим веером! Какие усилия ей пришлось приложить, чтобы удержаться от этого!

С тихим шелестом веер снова сложился, пряча кружевной узор. Как и тогда, на вечере, когда она наблюдала за поведением того, кого уже считала своим. Разве так ведут себя женихи? Разве не должны они все время проводить со своими невестами — ухаживать за ними на раутах, развлекать беседами, приносить прохладительные напитки? Разве не должны все свое внимание уделять только своим невестам и никому кроме?

Андрей стал снова холодным и отстраненным, каким был в первые дни их знакомства, каким он ее злил — безмерно, до скрипа зубов. Она никак не могла взять в толк, отчего он стал так холоден с ней, отчего отвел ее ладони от своего лица, когда она попыталась уже привычно провести пальцами по его щеке, едва ступили в дом нынче днем из парка.

Анна знала, что лаской можно унять любое мужское недовольство, нежным словом и улыбкой снизить накал любой злости. Знала по мужчинам, что жили с ней в доме. Но Андрей убрал от своего лица ее руки тогда, не дал ей коснуться его, а только дальше повел к гостиной, где их уже ждали Михаил Львович и его тетушка. А после положенных случаю приветствий ее не попросили пройти в кабинет отца, а выслали, как маленького ребенка в парк, где продолжалась игра в лапту, не позволили присутствовать на обсуждении ее будущего. Это только разозлило Анну, а тот взгляд, которым наградил ее Андрей прежде, чем уйти вслед за лакеем, что провожал гостей к кабинету, только усилил ее тревогу.

Анна едва дождалась тогда, пока вернется из парка Петр, ушедший этим утром стрелять по мишеням, пока переменит платье к обеду и спустится вниз. Она отлично помнила, как вспылил Петр, когда отец сообщил ему о том событии, что предстоит вскоре в их семье, как вдруг подскочил с кресла, резко встал перед столом отца.

— Это невозможно, papa! Анна не может согласиться на этот брак! Это немыслимо!

Анна уже говорила с братом до завтрака о том, что дело сделано, чтобы тот готов был платить по счету за проигрыш в пари. От души поддразнила его с улыбкой на губах, разозлившись его неверию своим словам. Но о том, что согласие дала, умолчала отчего-то, скрыла от Петра. Предоставила сообщить о том Михаилу Львовичу, когда тот позвал детей к себе в кабинет после завтрака.

— Анна уже дала свое согласие, Петр. Дело решено, — отозвался на его реплику Михаил Львович, явно недоумевая поведению сына. — Как только будет получено разрешение из полка и благословение мадам Олениной на этот брак, будет сделано соглашение. Отчего ты против сего, mon cher? Коли ведаешь нечто, от чего я должен отозвать свое согласие, так и скажи, а не маши мне тут кулаками со злости. Ведаешь что? Мот он? В азарте замечен? Или что похуже? Анна, выйди, душа моя, сделай милость.

— Ну, уж нет! Это и мое дело, разве нет? — Анна смело встретила взгляд Петра, брошенный на нее через плечо. — Это мой нареченный, и я имею полное право знать, какие препоны могут встать на пути к тому, что уже решено, позвольте напомнить!

— Это переходит все границы! — вдруг и Михаил Львович вскочил со стула, встал, упершись кулаками в стол. — Все границы мыслимые! Анна Михайловна, коли я прошу выйти вон, вы должны встать и последовать моим словам! А вам смею напомнить, Петр Михайлович, что мои решения, коли приняты, обсуждению подлежать не могут. А я таковое принял! Андрей Павлович вполне достойная персона, чтобы составить счастье твоей сестры, судя по тому, что я наслышан, и судя по тому, что вижу собственными глазами. Коли есть, что сказать — говори, а нет — поди-ка вон, милый! Вскорости прибудет Модест Иванович, и у меня нет времени досужего выслушивать возражения моим решениям.

— Вижу, жених так стремится получить вести о приданом, что получит, коли тут же управитель был вызван? — побледнев, едко спросил Петр. — Уже подсчитывает выгоды? Только глупец поверит, что человек в таком положении, как у Оленина, будет искать иные выгоды в браке.

— Sortez! [230] Немедля! Оба! — стукнул кулаком по столу Михаил Львович. Его крик был даже слышен за пределами кабинета, судя по тому, как обернулись к дому дворовые, подметавшие площадку подъезда. — А вы, Петр Михайлович, зайдите ко мне всенепременно после визита управителя! Полагаю, к тому времени я смогу вам многое сказать. О вашей просьбе отдать вам в пользование деревни под Москвой y compris [231]. И напомнить о том, как следует вести себя дворянину и офицеру! Sortez! Sortez! Оба! Немедля!

— Ты разозлил отца. Весьма, — заметила Анна брату, когда они вышли из кабинета. — Неужто забыл, что папенька не имел довольно средств, чтобы войти в семью grand-pere [232] Александра Тимофеевича? Забыл, как свершился их брак с маменькой? Не думаю, что его влекли к ней деньги и земли grand-pere.

— Зато ныне пользуемся ими от души, — ответил брат, и Анна не удержалась от едкой реплики:

— Ты в особенности, mon cher!

— А ты просто глупа, если думаешь, что твой случай схож с историей отца и матери! — не стал молчать Петр. — Ты просто дура, если полагаешь, что именно твоя красота поставила на колени Оленина.

Это был первый раз за этот день, когда Анна с трудом удержалась от того, чтобы не ударить. Залепить пощечину по этому холеному красивому лицу, по этой злой усмешке, искривившей губы. Это была первая ссора с братом за последние пять лет, и первый раз за всю жизнь, когда он оскорбил ее намеренно,