некогда расстояния, обнялись и трижды расцеловались, примиряясь. Прошка, денщик Андрея, подал господам по рюмке водки, которую те должны были выпить за мир меж ними.

— Жаль, что я промахнулся, — упрямо мотнул головой Бранов, поправляя едва не соскользнувший с плеч ментик. — Я ведь вас не люблю, Андрей Павлович, очень не люблю. До глубины души! И отчего к вам так благоволит Фортуна? Но она, — он сделал некий упор при этом слове. — Она выбрала вас нынче, мне же остается только склонить голову пред ее выбором. И все же я понимаю, отчего был сделан этот выбор — по чести вашей и достоинству, по благородству вашей души. Я питаю к вам глубокое уважение, Андрей Петрович, за ваш поступок вдвойне. Но любить вас… Нет, любить вас никогда не буду!

— Ну, полноте! — Андрей кивнул на поднесенные Прошкой рюмки, взял одну из них. — Мне и уважение от вас по сердцу, Григорий Александрович. Paix! [197]

— Paix! — поднял ответно рюмку гусар. Опрокинули одним махом обжегшую горло и нутро водку, снова расцеловались троекратно. Бранов вдруг размахнулся и бросил рюмку в широкий ствол сосны, разбивая ту на осколки. — На примету! [198] Пусть будет так!

А потом насторожился, оглянулся к лесу, когда расслышал в тишине летнего утра тихий вскрик. Стал вглядываться в лесную кромку на северной стороне луга, пытаясь разглядеть за стволами и зеленью кустов, откуда звук этот был, кому принадлежит. Видно, девки деревенские в лесу собирают что. Хотя, нахмурился Бранов, рано по ягоды-то ходить, не пора еще. Отчего тогда по лесу ходят?

Андрей недолго смотрел в ту же сторону, покусывая лениво травинку, потом повернулся к Бранову, протянул ему руку для пожатия на английский манер.

— Ну, прощайте, Григорий Александрович. До завтрака надо бы мне вернуться в усадьбу, а то вопросы пойдут ненужные. Ни к чему они нам, верно?

— Прощайте, ротмистр, — краткое пожатие, и былые соперники и их секунданты разъехались, каждый в свою сторону.

Когда Анна почувствовала чужое присутствие в наполненном утренними лучами солнца лесу? Когда так ясно ощутила на своей спине чей-то взгляд? Она шла по тропинке, возвращаясь в Милорадово, кляня весь белый свет и частным образом — жгучее растение, в молодые заросли которого она имела неосторожность оступиться, наблюдая с удивлением, как расцеловываются недавние противники. Дивно, право, у этих мужчин, думала тогда она. Только желали друг другу смерти, только держали друг друга под дулами пистолетов, а уже обнимаются, как старые друзья. Да еще и пьют, расцеловываясь, скривилась она. А потом замерла на месте, уловив каким-то шестым чувством движение в густой зелени за своей спиной, оглянулась резко, пытаясь поймать его уже зрительно среди переплетения ветвей и неровных рядов стволов. Постояла недолго на тропе, вглядываясь — вдруг стало боязно, показалось, что даже лесные птахи смолкли в глубине леса, что померк солнечный свет.

Затем Анна пустилась быстрым шагом по едва различимой в траве лесной тропинке, ощущая за своей спиной чужое присутствие. Спустя миг уже сорвалась на бег, когда позади тихонько хрустнула сухая веточка, явно под чьим-то тяжелым шагом. Да, убеждала она сама себя, нет нужды бояться ей. Она ведь в землях отца, ничего худого случиться не должно. Быть может, это кто-то вышел пострелять птиц или зайца с утра. Но тогда почему не слышно собаки? Разве ходят на охоту без борзых?

А потом в голову пришла мысль о том, как она выглядит ныне: толком непричесанная, в простом платье, которое уже успела испачкать в траве, намочить подол в утренней росе, оттого тот стал совсем темным от пыли с тропы, налипли сухие веточки к мокрой ткани. Эта-то мысль о собственной неопрятности гнала Анну вперед гораздо быстрее страха от чужого присутствия в лесу.

Она поняла, что это не охотник и не праздный гуляющий, когда расслышала, как тот, кто был позади, тоже ускорил шаги. Теперь ему таиться не было необходимости, теперь он уже открыто догонял ее и так быстро, что Анна едва сдерживала крик. Добежать бы скорее до залесной аллеи, в парке непременно будет кто-то из дворовых в этот час!

Уже впереди показался просвет, за которым должен был начаться ровный ряд лип и тополей, когда Анна была поймана, словно загнанный зверек. Мужская рука схватила ее за запястье, отчего Анна вскрикнула испуганно, и резко развернула к себе. Анна не устояла на ногах от такого рывка, упала на грудь своего преследователя, уже готовая кричать в голос, призывая к себе людей из парка. Должен же кто-то услышать ее крик! И пусть потом она будет наказана папенькой, пусть в этот раз он не будет снисходителен к ее безрассудству, пусть разносят по округе толки, что она бегает по лесу нечесаная и неприбранная!

Но даже легкого звука не сорвалось с губ Анны, когда она подняла голову, чтобы взглянуть в лицо своего преследователя. Рука, что упиралась ладонью в грудь, обтянутую шелком камзола, вдруг ясно различила быстрый стук сердца его обладателя, и словно по тонкой нити, эта бешеная гонка крови в жилах передалась и ей, заставляя замереть на месте, сдержать крик, рвущийся из вздымающейся груди.

— Андрей…, - тихо прошептала Анна, когда, отпустив на волю ее запястье, он обхватил ладонями ее лицо, склонился над ним. Совсем не осознанно назвала его по имени, пульсирующему в ее голове сейчас, подражая стуку сердца. Он улыбнулся уголками губ в ответ на этот тихий шепот, а потом поцеловал ее.

Сначала легко, едва коснувшись губ, будто прося позволения на свою вольность. Отстранился на миг, заглянул в ее широко распахнутые глаза, в которых плескалось изумление и которые тут же стало заволакивать легкой дымкой, вмиг вскружившей ему голову, заставившей сделать свой последующий поцелуй более глубоким, более волнующим. Анна спустя миг положила свои пальчики на его ладони, и Андрей прервался, решив, что она хочет отстраниться от него. Но она всего лишь встала повыше на цыпочки, чтобы быть ближе к нему, к его губам, и он снова склонился к Анне, видя, как она тянется к нему.

Неужели Анна ранее думала, что никогда в своей жизни не позволит кому-либо так терзать ее рот, как когда-то это было на московском балу? Неужели желала запретить своему супругу даже мимолетно касаться ее губ некогда? О, какой глупенькой она была! Но разве могла она тогда подумать, что поцелуи могут быть такими схожими, но в то же время такими разными? Тот был злым, грубым, настойчивым, а этот… От этих поцелуев шла кругом голова, а мир вокруг, казалось, замирал, чтобы после засиять ярче, более глубокими насыщенными красками раскраситься вмиг. Хотелось, чтобы эти губы никогда не отстранялись, чтобы эти руки медленно и ласково гладили ее скулы и не останавливались ни на минуту.

— Почему не дышишь? — прошептал ей прямо в губы Андрей, и Анна едва сообразила, о чем он говорит, где они находятся, и кто вообще она такая. — Не надо… дыши, милая… дыши…

И она попробовала сделать вдох и выдох во время поцелуя, как он сказал, с удивлением обнаруживая, что это возможно, что нет нужды таить дыхание, как она делала ранее. И тогда Андрей поцеловал ее по- иному, еще глубже. От этого поцелуя ноги вдруг стали ватными, захотелось прижаться к нему теснее, и она вдруг позволила это себе: обхватила руками его шею, запустила пальцы в его мягкие волосы.

— Моя милая, — прошептал Андрей ей прямо в губы, и она улыбнулась, чувствуя, как распирает грудь от счастья, вспыхнувшего в ней в тот миг, едва она увидела его голубые глаза. — Моя милая!

От этих простых слов, от его нежного шепота у Анны снова кругом пошла голова. Отчего, удивлялась она, отчего ей так хорошо, когда его руки легко гладят ее спину через ситец платья? Отчего ей так покойно ныне, когда он смотрит вот так ей в глаза?

— Простите мне мою вольность, — тихо проговорил Андрей позднее, выпуская ее из своих объятий, но не из рук — он не в силах был сейчас отпустить ее ладони, не в силах не целовать ее тонкие пальчики. — Я не должен был… не должен… Но я увидел вас там, понял, что вы пришли. Отчего вы пришли? Я позволил себе надеяться, что вы были там из-за моей скромной персоны, не из-за страха за поручика Бранова.

— Бранова? — воскликнула Анна с таким протестом, что Андрей не мог не улыбнуться, и она потупила глаза в смущении. — Вы правы, я пришла туда из-за… не из-за поручика. Отчего? Ну, отчего вы все же стрелялись? Ах, какое безрассудство! Что если бы…?

— Не может быть «что если бы», милая Анна Михайловна, — покачал головой Андрей, по-прежнему улыбаясь. Ему нравилось ее девичье смущение, ее растерянность, ее наивность. Перед ним ныне снова была та Анечка, которую он порой вспоминал в отъезде из этих мест. — Я всегда вижу все возможные риски, всегда пытаюсь увидеть финал дела.

— Все может знать только Господь Бог, — возразила Анна, а потом вдруг вздрогнула, когда до них донесся крик из парка — дворовые уже выходили на садовые работы, перекрикивались. Она оглянулась в