хотят, чтобы мы вернулись в такой мир, каким он был до 2008 года, и сделали это как можно быстрее.

Банкиры не совершили ничего плохого, заявляют эти люди2. Дайте банкам деньги, которые они просят, немного отрегулируйте правила, прочитайте несколько суровых нотаций регуляторам, чтобы они не допускали повторения в будущем случаев вроде того мошенничества, к которому прибегнул Берни Мэдофф, добавьте в учебные программы бизнес–школ еще несколько курсов по корпоративной этике, и после этого все будет хорошо.

В этой книге показывается, что на самом деле проблемы более глубоки. За последние 25 лет государству приходилось неоднократно спасать нашу финансовую систему, считающуюся саморегулирующимся механизмом. Из того что эта система благодаря этим мерам выжила, мы сделали неправильный вывод — мы решили, что она работает сама по себе. Но фактически, если говорить об интересах большинства американцев, наша экономическая система и до кризиса работала далеко не лучшим образом. Кто?то, может быть, в ее условиях и преуспевал, но этот человек явно не относился к средним американцам.

Экономист смотрит на кризис так же, как доктор изучает патологии: изучая различные отклонения от нормального состояния, они оба многое узнают о том, что следует считать нормальным состоянием. Когда я начал изучать кризис 2008 года, я чувствовал, что у меня есть явное преимущество по сравнению с другими наблюдателями. В некотором смысле я был ветераном кризисов, можно сказать — кризисологом. Это не первый крупный кризис, произошедший за последние годы. Кризисы в развивающихся странах случались с пугающей регулярностью: по данным одного исследования, за период с 1970 по 2007 год их было 124. Во время предыдущего мирового финансового кризиса 1997–1998 годов я был главным экономистом World Bank (Всемирного банка). Я наблюдал, как кризис, который начался в Таиланде, затем распространялся на другие страны Восточной Азии, а затем на Латинскую Америку и Россию. Это был классический пример инфекционного заражения: крах, произошедший в одной части глобальной экономической системы, позже распространился и на другие ее части. Для проявления всех последствий экономического кризиса могут потребоваться годы. Например, в Аргентине кризис начался в 1995 году и, являясь следствием кризиса, разразившегося в Мексике, затем усугубился восточноазиатским кризисом 1997 года и бразильским кризисом 1998 года, но полный крах в этой стране случился лишь в конце 2001 года.

Экономисты могут гордиться тем прогрессом в экономической науке которого они добились за семь десятилетий со времен Великой депрессии' но эти достижения вовсе не означают, что они единогласны в том как следует справляться с кризисами. Еще в 1997 году я с ужасом наблюдал как Министерство финансов США (в США оно обычно называется Казначейством. — Прим. перев.) и Международный валютный фонд (МВФ) реагировали на кризис в Восточной Азии. Они предложили ряд мер, которые заставили вспомнить об ошибочной политике, проводимой президентом Гербертом Гувером во время Великой депрессии, и изначально были обречены на провал.

Поэтому, когда в 2007 году я видел, как мир сползает в кризис у меня возникло ощущение дежавю. Сходство между тем, что я наблюдал тогда и за десять лет до этого, вызывало дрожь. Приведу здесь лишь один показательный пример. Вначале власти в своих заявлениях отрицали наличие кризиса: за десять лет до этого Министерство финансов США и МВФ сначала также отрицали, что в Восточной Азии возникла рецессия/депрессия Ларри Саммерс, в то время заместитель министра финансов, а в настоящее время главный экономический советник президента Обамы, впадал в ярость, когда Жан–Мишель Северино, в то время вице–президент Всемирного банка, отвечавший за Азию, использовал некоторые слова, начинавшиеся на буквы Р. (рецессия) и Д. (депрессия), чтобы описать происходившее в этом регионе мира. Но как еще можно было охарактеризовать тот масштабный спад, в результате которого без работы остались 40% жителей Явы, главного острова Индонезии?

То же самое происходило и в 2008 году, когда администрация Буша сначала отрицала наличие каких?либо серьезных проблем. Мы всего лишь построили чуть больше, чем надо, домов, прокомментировал события президент. В первые месяцы кризиса Министерство финансов и Федеральная резервная система меняли направление своих действий, как пьяный водитель, беспорядочно мечущийся из одной полосы движения в другую когда в этот период спасали одни банки и оставляли на произвол судьбы другие, не менее нуждавшиеся в правительственной помощи. Отыскать хоть какую?то логику в принимавшихся тогда решениях было невозможно Представители администрации Буша утверждали, что они действовали в то время прагматично. Впрочем, надо признать, что в тот момент они в самом деле оказались на неизвестной для себя территории.

Когда в 2007–м и в начале 2008 года над экономикой США начали сгущаться тучи, экономистов часто спрашивали, возможна ли очередная депрессия или даже глубокая рецессия. Большинство из этих специалистов на такой вопрос инстинктивно отвечали решительным НЕТ! Достижения в экономической науке, в том числе накопленные знания о том, как следует управлять глобальной экономикой, означали, что многие эксперты считали катастрофы подобных масштабов более немыслимыми. Тем не менее десять лет назад, когда кризис накрыл Восточную Азию, мы в своих выводах ошиблись, причем провалились тогда с треском.

Неудивительно, что неправильная экономическая теория породила и неправильные политические меры, но очевидно, что те, кто их реализовывал, были уверены в том, что все сработает как надо. Однако они ошибались. Искаженная политика не только привела десять лет назад к кризису в Восточной Азии, но и способствовала увеличению его глубины и продолжительности, а также оставила после себя в наследство ослабленную экономику и огромные долги.

Крах, случившийся 10 лет назад, одновременно был и частью краха глобальной политики. Тот кризис ударил по развивающимся странам, которые иногда называли «периферией» глобальной экономической системы. Поэтому тех, кто руководил глобальной экономической системой, не очень сильно беспокоили вопросы защиты жизни и средств к существованию людей из пострадавших стран. В первую очередь их интересовало, как сохранить позиции западных банков, которые одолжили этим странам деньги. Сегодня, когда Америка и остальной мир сражаются за то, чтобы восстановить свою экономику до состояния устойчивого роста, нас снова ожидает провал и в политике, и в политической науке.

Когда в 2008 году мировая экономика вошла в состояние свободного падения, то же самое произошло и с нашими убеждениями. В состоянии свободного падения оказались наши многолетние представления об экономике, об Америке и о наших героях. После последнего великого финансового кризиса журнал Time в номере от 15 февраля 1999 года поместил на обложке фотографию председателя Федеральной резервной системы Алана Гринспена и министра финансов Роберта Рубина, которых, как и их протеже Ларри Саммерса, на протяжении долгого времени считали главными действующими лицами экономического бума, имевшего место в 1990–е годы. Их назвали «Комитетом по спасению мира», а обыкновенные граждане страны воспринимали их как супербогов. В 2000 году журналист–исследователь Боб Вудворд, автор многих бестселлеров, написал биографию Гринспена, озаглавленную как Маэстро (Maestro)5.

Так как я своими глазами видел реакцию главных финансовых институтов на кризис в Восточной Азии, глава ФРС производил на меня иное впечатление, нежели на Time или Боба Вудворда. На мой взгляд, как и по мнению большинства людей из Восточной Азии, политика, разработанная на основе рекомендаций «Комитета по спасению мира» и навязанная этим странам Международным валютным фондом и Министерством финансов США, привела к тому, что этот кризис стал еще более тяжелым, чем он мог бы быть без их вмешательства. Разработчики предложенных приемов продемонстрировали непонимание основ современной макроэкономики, согласно которым при экономическом спаде следует прибегать к использованию приемов экспансионистской денежно–кредитной и фискальной политики.

Как общество мы потеряли уважение к нашим давним экономическим гуру. В последние годы мы обращались к Уолл–стрит в целом, а не только к таким полубогам, как Рубин и Гринспен, за советом о том, как нам лучше управлять такой сложной системой, которой стала наша экономика. Есть ли там теперь те, к