Ночью я не сплю, задаваясь вопросом об этом.

Чтение Библии дало нам кое-что, чтобы сосредоточиться, и внезапно все начало налаживаться между нами, возможно потому, что я не так волновался о неосторожностях, которые могли оскорбить ее. Что могло быть более правильным, чем чтение Библии? Хотя я и не знал почти столько, сколько знала она, но я думаю, что она оценила это, и иногда, когда мы читали, она ложила руку на мое колено и просто слушала, как мой голос заполнял комнату.

Другими временами, я сидел около нее на кушетке, смотря в Библию и наблюдая за Джейми из угла моего глаза в то же самое время, и мы читали отрывок или псалом, возможно даже притчу, и я спрашивал ее, что она думала об этом. Она всегда имела ответ, и я кивал, думая об этом.

Иногда она спрашивала меня, о чем я думал, и я отвечал как можно лучше, хотя были моменты, когда я обманывал, и я был уверен, что она видела это. «Ты так считаешь?» она спросила бы, и я тер свой подбородок, и думал об этом перед тем, как ответить еще раз. Иногда, тем не менее, это была и ее ошибка, когда я не мог сконцентрироваться, из-за руки на моем колене и прочего.

Однажды, в пятницу вечером, я пригласил её на обед к себе домой. Моя мама присоединилась к нам, а затем оставила стол и ушла в кабинет так, чтобы мы могли побыть одни.

Было хорошо там, сидя с Джейми, и я знал, что она чувствовала так же. Она не оставляла часто свой дом, и это было хорошим изменением обстановки для нее.

С тех пор как она сказала мне о своей болезни, Джейми прекратила завязывать волосы узлом, и они были столь же ошеломляющими, как и в первый раз, когда я увидел ее с распущенными волосами. Она смотрела на фарфоровый кабинет — моя мама имела один из таких кабинетов с огнями внутри — когда я подошел к ней и взял ее руку.

«Спасибо за то, что пришла ко мне сегодня вечером», сказал я.

Она посмотрела на меня. «Спасибо за приглашение».

Я сделал паузу. «Как держится твой отец?»

Джейми вздыхала. «Не слишком хорошо. Я очень волнуюсь о нем».

«Он очень любит тебя, ты знаешь».

«Знаю».

«И я тоже», сказал я, и когда я сказал, она отвела взгляд. Казалось, то, что я сказал пугало ее снова.

«Ты будешь продолжать приходить ко мне?» спросила она. «Даже позже, ты знаешь когда …?»

Я сжимал ее руку, не сильно, но достаточно, чтобы она почувствовала, что я подразумевал то, что сказал.

«Пока ты не против, я буду приходить».

«Мы не должны читать больше Библию, если ты не хочешь».

«Да», сказал я мягко, «я думаю, что мы еще почитаем».

Она улыбнулась. «Ты — хороший друг, Лендон. Я не знаю, как бы обошлась без тебя».

Она сжимала мою руку, возвращая мне любезность. Сидя напротив меня, она выглядела сияющей.

«Я люблю тебя, Джейми», сказал я снова, но на сей раз, она не была испугана. Вместо этого наши глаза встретились, и я наблюдал, как она начала сиять. Она вздыхала и отводила взгляд, поправляя рукой свои волосы, затем повернулась ко мне снова. Я поцеловал ее руку, улыбаясь взамен.

«Я тоже люблю тебя», наконец прошептала она.

Это были так раз те слова, которые я молил услышать.

Я не знаю, сказала ли Джейми Хегберту о своих чувствах ко мне, но так или иначе я сомневался относительно этого, потому что его распорядок дня не изменился вообще. Это была его привычка оставлять дом всякий раз, когда я приходил к ним после школы, и это продолжалось. Я стучал в дверь и слушал, как Хегберт объяснял Джейми, что он уезжает и вернется через несколько часов. «Хорошо, Папа», я всегда слышал, что она говорила так, и тогда ждал, чтобы Хегберт открыл дверь. Как только он впускал меня, он открывал шкаф в прихожей и тихо брал свое пальто и шляпу, застегивал пальто полностью, прежде чем оставить дом. Его пальто было старомодно, черное и длинное, как длинное непромокаемое пальто без застежек, которое было модным ранее в этом столетии. Он редко говорил непосредственно со мной, даже после того, как он узнал, что Джейми и я начали читать Библию вместе.

Хотя ему все еще не нравилось мое пребывание в доме, когда его там не было, он, тем не менее, позволял мне входить. Я знал, что одна из причин имела отношение к тому, что он не хотел, чтобы Джейми переохладилась, сидя на крыльце, а другая альтернатива — было ждать в доме, в то время как я был там. Но я думаю, что Хегберт также нуждался в некотором времени, и это было реальной причиной для его изменения. Он не говорил со мной о правилах дома — я мог видеть их в его глазах в первый раз, когда он сказал, что я мог остаться. Мне разрешали оставаться только в гостиной комнате, и все.

Джейми все еще передвигалась неплохо, хотя зима была никакой. Холодный период был в течение последней части января, и продлился девять дней, сопровождаемых три дня подряд ливнями. Джейми не имела никакого интереса покидать дом в такую погоду, хотя после того, как Хегберт уходил, она и я могли бы побыть на крыльце в течение только нескольких минут, чтобы вдохнуть свежий морской воздух.

Всякий раз, когда мы делали так, я волновался о ней.

В то время как мы читали Библию, люди стучали в дверь, по крайней мере, три раза каждый день. Люди всегда заходили, некоторые с едой, другие просто приходили поздороваться. Даже Эрик и Маргарет приехали, и хотя Джейми не разрешали впускать их, так или иначе, она впустила их, и мы сидели в гостиной комнате и говорили некоторое время, они оба неспособные были встретить ее пристальный взгляд.

Они оба нервничали, и требовалось несколько минут, чтобы, наконец, добраться к сути. Эрик приехал, чтобы извиниться, и он сказал, что он не может вообразить, почему из всех людей это случилось именно с нею. Он также принес кое-что ей, и он поставил конверт на столе дрожащей рукой. Он задыхался, когда говорил, слова выходили из самого сердца, я никогда не слышал, чтобы он так выражался.

«У тебя самое большое сердце из всех, когда-либо встречавшихся мне», сказал он Джейми ломким голосом, «и даже притом, что я принимал это как само собой разумеющееся и не всегда хорошо к тебе относился, я хотел сказать, что я чувствую. Я ни о чем более не буду сожалеть в своей жизни, чем об этом». Он сделал паузу и перевел взгляд в угол. «Ты — лучший человек, которого я, вероятно, когда-либо буду знать».

Когда он пытался противостоять слезам и сопению, Маргарет уже сдалась и сидела, плача на кушетке, неспособная к разговору. Когда Эрик закончил, Джейми вытерла слезы со щеки, встала медленно, и улыбнулась, делая руками жест, который можно было бы назвать только жестом прощения. Наконец, Эрик подошел к ней охотно, начиная плакать открыто, когда она мягко ласкала его волосы, бормоча что-то ему. Оба обнимали друг друга в течение долгого времени, Эрик рыдал, пока у него не закончились силы.

Тогда наступила очередь Маргарет, и она и Джейми сделали точно то же самое.

Когда Эрик и Маргарет были готовы уехать, они надели свои жакеты и посмотрели на Джейми еще раз, как будто хотели запомнить ее навсегда. Я не сомневался, что они хотели думать о ней, когда она смотрела прямо на них. По-моему она была красива, и я знаю, что они чувствовали то же самое.

«Не сдавайся», сказал Эрик, выходя из двери. «Я буду молиться о тебе, и все другие — тоже». Тогда он посмотрел на меня, протянулся, и похлопал меня по плечу. «Ты также», сказал он, глядя красными глазами. Когда они уехали, я знал, что я никогда не смогу более гордится ими, чем сейчас.

Позже, когда мы открыли конверт, мы узнали, что сделал Эрик. Не говоря нам, он собрал более 400$ для приюта.

Я ждал чуда.

Но оно не приходило.

В начале февраля доза пилюль, которые принимала Джейми, была увеличена, чтобы помочь переносить усиленную боль, которую она чувствовала. Более высокие дозировки приводили ее к головокружениям, и дважды она падала, идя в ванную, и однажды, ударилась головой об умывальник. Позже она настаивала, чтобы доктора сократили количество ее лекарств, и с нежеланием они так и сделали. Хотя обычно она была в состоянии идти, боль, которую она чувствовала, возрастала, и иногда даже поднятие руки отображалось на её лице.

Лейкемия — болезнь крови, которая течет всюду по телу человека. Буквально не было никакого спасения от этого, пока ее сердце продолжало биться.

Но болезнь ослабила также и остальную часть ее тела, поедая ее мускулы, делая даже простые вещи более трудными. За первую неделю февраля она потеряла шесть фунтов, и скоро прогулка стала трудностью для нее, кроме преодоления коротких расстояний. Конечно, если она могла бы вынести боль, но иногда она не могла. Она возвратилась к пилюлям снова, соглашаясь на головокружение вместо боли.

Тем не менее, мы продолжали читать Библию.

Всякий раз, когда я посещал Джейми, я находил ее на кушетке с открытой Библией, и я знал, что, в конечном счете, ее отец должен был перенести ее туда, если бы мы хотели продолжать читать. Хотя она никогда не говорила ничего мне об этом, мы знали точно, что это означало.

Мне не хватало времени, и мое сердце все еще говорило мне, что можно было сделать кое-что большее.

14 февраля, день святого Валентина, Джейми выбрала послание к Коринфянам, которое означало многое для нее. Она сказала мне, что, если бы у неё когда-либо был шанс, то она бы хотела, чтобы это послание было прочитано на ее свадьбе. Вот, что здесь сказано:

Джейми была истинной сущностью этого самого описания.

Три дня спустя, когда немного потеплело, я показал ей кое-что замечательное, кое-что, о чем я сомневался, что она когда-либо видела прежде, кое-что, что я знал, что она захочет увидеть.

Восточная Северная Каролина — красивая и особенная часть страны, благословенная умеренной погодой и, главным образом, замечательной географией. Нигде это так не очевидно, как на острове Бьюг Бенкс, который находиться прямо возле побережья, около места, где мы выросли. Двадцать четыре мили длиной и почти одна миля шириной, этот остров — счастливая случайность природы, простертый с востока на запад, захвативший береговую линию на расстоянии пол мили от берега. Те, кто там живет, могут засвидетельствовать захватывающие восходы солнца и закаты каждый день года над просторами могущественного Атлантического океана.

Джейми была сильно укутана, стояла около меня на краю Пароходного Железного Пирса, когда наступал этот прекрасный южный вечер. Я показал ей