котором он пребывал раньше. — Он закрыл папку. — Я бы сказал, инспектор, что Эндрю Макмиллан на пути к полному выздоровлению. Так о чем вы хотите с ним поговорить?
И Ребус рассказал о «стае», о дружбе между Мэкки Макмилланом и Грегором Джеком, об убийстве Элизабет Джек и о том, что он, Ребус, оказался в сорока милях от Датила и решил воспользоваться случаем.
— Мне хотелось бы знать, не навещала ли она его.
— Мы можем это выяснить. — Форстер снова принялся листать папку. — Любопытно, здесь ничего не сказано ни о том, что мистер Макмиллан знаком с мистером Джеком, ни о том, что у него было такое прозвище. Мэкки, вы сказали? — Он взял карандаш. — Запишу… — Он сделал запись, а потом снова принялся листать историю болезни. — Да, мистер Макмиллан в прошлом писал нескольким членам парламента… и другим публичным деятелям. Мистер Джек есть среди них… — Он еще несколько секунд читал молча, потом закрыл папку и взялся за телефонную трубку. — Одри, принесите мне журнал посетителей за последнее время… Скажем, за месяц. Спасибо.
Датил был далеко не туристическим центром, и — с глаз долой, из сердца вон: записей в журнале было совсем немного. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искал Ребус. Визит состоялся в субботу, на следующий день после операции «Косарь», но еще до того, как эта история попала в газеты.
— «Посетитель: Элиза Ферри, — прочел он. — Пациент: Эндрю Макмиллан. Кем приходится пациенту: друг». Отметка о входе сделана в три часа, а о выходе в четыре тридцать.
— У нас это часы посещений, — объяснил Форстер. — Пациенты могут принимать посетителей в большой комнате отдыха. Но вам я организовал встречу с Эндрю в его палате.
— В его палате?
— На самом деле это довольно большое помещение. На четыре койки. Но мы называем их палатами, чтобы усилить… точнее, наверно, сказать — подчеркнуть… подчеркнуть больничную атмосферу. Эндрю лежит в «палате Киннаула».
Ребус вздрогнул:
— Почему Киннаула?
— Простите?..
— Палата носит имя Киннаула? Почему?
Форстер улыбнулся:
— Да в честь актера. Вы, вероятно, знаете Рэба Киннаула? Он и его жена у нас в числе жертвователей больницы.
Ребус решил пока не говорить, что Кэт Киннаул тоже одна из «стаи» и знает Макмиллана с детства… Это не его дело. Но Киннаулы выросли в его глазах, вернее, Кэт. Она не забыла своего школьного приятеля. «Теперь меня почти никто не называет Гаук». Лиз Джек тоже приезжала сюда, хоть и под девичьей фамилией и искаженным именем. Он мог это понять: газеты оттянулись бы на ней сполна. Жена члена парламента посещает в тюрьме сумасшедшего убийцу. Тут открывается большой простор для фантазии. Она не могла знать, что газеты так или иначе вскоре начнут раскручивать их историю…
— Может быть, вы потом пожелаете увидеть наши достопримечательности? Бассейн, спортзал, мастерские…
— Мастерские?
— Ну, самые простые механические работы. Обслуживание автомобилей и прочее в таком роде.
— Вы хотите сказать, что даете вашим пациентам гаечные ключи и отвертки?
Форстер рассмеялся:
— Мы их пересчитываем в конце рабочего дня.
Ребус задумался.
— Вы сказали — обслуживание автомобилей? А кто-нибудь мог бы посмотреть дворники у меня в машине?
Форстер снова рассмеялся, но Ребус отрицательно покачал головой.
— Я это серьезно, — сказал он.
— Я подумаю, что мы можем сделать. — Форстер поднялся. — Если вы готовы, инспектор…
— Я готов, — ответил Ребус, совсем не уверенный, что это так.
В коридорах было полно людей, и санитар, который повел Ребуса к палате Киннаула, без конца открывал и закрывал двери. У него на поясе висела тяжелая цепочка со связкой ключей. Ребус попытался было заговорить с ним, но тот отвечал односложно. По пути с ними случилось приключение. Они шли по коридору, когда из открытой двери высунулась рука и схватила Ребуса. Маленький пожилой человек хотел сказать что-то, глаза у него горели, губы судорожно дергались.
— Ну-ка, назад в палату, Гомер, — сказал санитар, отцепляя пальцы больного от пиджака Ребуса. Человек бочком засеменил назад. Ребус несколько секунд ждал, когда сердечный ритм придет в норму. Потом спросил:
— Почему вы назвали его Гомером?
Санитар посмотрел на него:
— Потому что его так зовут.
Они молча двинулись дальше.
Форстер говорил правду. Стонов, стенаний или неожиданных гневных воплей почти не было слышно, и движения почти никакого, уже не говоря о
— Они сидят на успокоительных? — отважился Ребус.
Санитар неожиданно разговорился:
— Даем им столько, сколько удается засунуть в их глотки. Так меньше вероятность, что они натворят что-нибудь.
Ага, маски сброшены…
— В этом нет ничего плохого, — заверил санитар, — в том, что они сидят на успокоительных. Это все прописано в ЗПЗ.
— В ЗПЗ?
— В Законе о психическом здоровье. Седативные препараты допущены к применению.
У Ребуса возникло впечатление, что санитар не первый раз произносит эту небольшую защитную речь, предназначенную для посетителей, которые задают разные вопросы. Парень он был крупный — невысокий, но широкоплечий, бицепсы распирали рукава.
— Занимаетесь тяжелой атлетикой? — спросил Ребус.
— С кем? С этой братией?
Ребус улыбнулся:
— Я имел в виду вас.
— А-а. — Он ухмыльнулся. — Да, балуюсь гирьками. Тут все залы для пациентов, а для персонала ничего нет. Но у нас и в городе хороший спортивный зал. Да, очень хороший. Сюда…
Санитар отпер еще одну дверь, махнул головой в сторону еще одного коридора и знаком показал на еще одну дверь — незапертую, — которая вела в палату Киннаула.
— Это здесь, — сказал охранник, распахивая дверь. Голос его зазвучал строго. — Ну, ты, давай к стене.
Ребусу даже на секунду показалось, что санитар обращается к нему, но потом он понял, что адресат этих слов — высокий, худой человек, который поднялся с кровати и пошел к дальней стене. Возле нее развернулся и встал лицом к ним.
— Руки на стену, — скомандовал санитар. Эндрю Макмиллан прижал ладони к стене за спиной.
— Слушайте, — сказал Ребус, — может, это…
Макмиллан иронически улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — сказал санитар Ребусу. — Он вас не укусит. Мы его как следует накачали.
