— Неужели? Я не вглядывался. Увидел только, что депутата парламента от моего округа раздевают две страстные дамочки. — И Холмс неожиданно хохотнул.

— Что такое?

— «Раздеть Джека»!

— Не понял?

— Есть такая карточная игра, — объяснил Холмс. — Называется «Раздеть Джека». Да вы наверняка знаете, может быть, под другим названием: «Разори соседа».

— Правда? — пробормотал Ребус, стараясь скрыть свою заинтересованность. Не этого ли и в самом деле кто-то добивался: раздеть Джека догола, лишить его избирательных голосов, развенчать образ безупречного парламентария и, возможно, даже лишить жены. Неужели кто-то собирается пустить по миру человека, за которым и так уже закрепилось прозвище Разорёха?

А вдруг Джек далеко не так невинен, как кажется? Да нет же, черт возьми, пора посмотреть правде в глаза: Джек в любом случае не кажется невинной овечкой. Факт, что его застукали в борделе. Факт, что он хотел избавиться от улик, изобличающих его участие по меньшей мере в одной развеселой вечеринке. Факт, что после всего происшедшего жена не выходит с ним на связь. Ну и что с того! Ребус все равно в него верил. Ребус был скорее пессимстерианец, чем пресвитерианец, но иногда он упорно держался за веру.

Веру и надежду. Чего ему не хватало, так это милосердия.

— Нельзя допустить, чтобы это попало в газеты, — сказал старший суперинтендант Уотсон. — Пока у нас есть такая возможность.

— Вы правы, сэр, — сказал Лодердейл.

Ребус молчал. Разговор шел не о Грегоре Джеке — они обсуждали подозреваемого по делу об утопленнице, найденной на берегу Уотер-оф-Лита. Тот сейчас находился в комнате для допросов, где с ним под магнитофонную запись разговаривали двое полицейских. Он сотрудничал со следствием. То есть ничего толком не говорил.

— В конечном счете может оказаться, что он ни при чем.

— Да, сэр.

В комнате стоял сильный утренний запах мяты, и, может быть, именно потому старший инспектор Лодердейл выглядел еще более воинственно, чем обычно. Стоило Уотсону отвернуться, как Лодердейл брезгливо морщил нос. Ребус вдруг даже проникся сочувствием к старшему суперинтенданту — сочувствием того рода, какое он испытывал к национальной сборной Шотландии, когда та терпела поражение от никому не неизвестной команды третьего мира.

— Возможно, просто расхвастался в пабе. Он был пьян. Знаете, как это бывает.

— Именно, сэр.

— И все равно…

И все равно они допрашивали этого человека, который в литском баре всем встречным и поперечным рассказывал, что это он сбросил в воду тело, которое нашли под Дин-Бриджем.

«Да это я ее того! Понял? Не веришь, что ли? Я! Я! Я ее того. И мало ей — она еще не то заслужила. Всех бы их!..»

Но о его болтовне сообщила в полицию благочестивая барменша, которой в следующем месяце должно было исполниться девятнадцать, и в баре она никогда раньше не работала.

Мало ей, она еще не то заслужила… всех бы их… Когда приехала полиция, он угомонился, сник и стоял в углу у стены с опущенной головой, словно ее тянула вниз тяжесть сигареты. Пинта пива тоже казалась тяжелой, отчего его запястье согнулось под непосильным грузом, и пиво капало на его ботинки и доски пола.

— Так как там, сэр, насчет того, чтобы повторить историю, которую вы всем здесь рассказывали? Может, расскажете и нам? В полицейском участке? У нас там и места свободные есть. Сидите да рассказывайте…

Сидеть-то он сидел, только ничего не рассказывал. Ни имени, ни адреса, и в пабе о нем никто ничего не знал. Ребус взглянул на него — как и все прочие сотрудники в участке, но его лицо никому ничего не говорило. Серое, безликое существо рода человеческого. Ему было под сорок. Волосы у него поседели и поредели, на небритом лице морщины, на костяшках пальцев ссадины.

— Откуда они у тебя? Дрался? Ударил несколько раз, прежде чем утопить?

Молчание. Вид у него был испуганный, но рта он не открывал. Вероятность того, что суд позволит им задержать его, мягко говоря, была невысока. Адвокат ему не требовался. Он знал одно: сиди себе и молчи.

— Уже попадал в переделки? Знаешь, что почем? Потому помалкиваешь. Смотри, парень, тебе же хуже будет. Тебе же хуже.

И в самом деле. Патологоанатома доктора Курта начали торопить. Им нужно было знать, что это: несчастный случай, самоубийство или убийство? Им это отчаянно нужно было знать. Но прежде чем пришли какие-то известия от доктора Курта, парень заговорил.

— Я был пьян, — сказал он. — Не соображал, что говорю. Сам не понимаю, что на меня нашло.

И он держался за эту версию, повторял ее и совершенствовал. Они требовали, чтобы он назвал свое имя и адрес.

— Я был пьян, — отвечал он. — Пьян — всё тут. Теперь я протрезвел и хочу уйти. Сожалею, что наговорил глупостей. Могу я идти?

Когда буяна увозили в участок, ни у кого в пабе не возникло охоты выдвинуть против него обвинения. Чего не скажешь ради красного словца, подумал Ребус, мы все этим грешим. Так что же, ему просто дадут уйти? Отпустят, и все тут? Может быть; но сначала все же поборются.

— Прежде чем вас отпустить, мы должны узнать ваше имя и адрес.

— Я был пьян. Пожалуйста, отпустите меня.

— Имя!

— Пожалуйста, отпустите.

Курт пока еще не мог выдать заключения. Ему требовался час или два. Ждал каких-то анализов…

— Назовите свое имя и прекратите валять дурака.

— Меня зовут Уильям Гласс. Я живу в Грантоне, на Семпл-стрит, сорок восемь.

Наступило молчание, потом послышался вздох.

— Проверишь, ладно? — сказал один полицейский другому. А потом: — Ну, видите, мистер Гласс, это было совсем не больно.

Второй полицейский ухмыльнулся:

— И правда, Гласс, никто не дал вам в глаз.

— Давай-ка иди проверяй, — сказал его коллега, потирая лоб, раскалывавшийся от головной боли, которая в последнее время донимала его.

— Его отпустили, — сообщил Холмс Ребусу.

— И правильно. Пустое это дело.

В кабинет вошел Холмс и устроился на свободном стуле.

— Оставьте церемонии, сержант, — сказал Ребус со своего места. — Пусть вас не смущает, что вы в кабинете старшего по званию. Садитесь, сделайте одолжение.

— Спасибо, сэр, — ответил Холмс со своего стула. — С удовольствием.

Он назвал адрес на Семпл-стрит в Грантоне.

— Это рядом с Грантон-роуд?

— Да. — Холмс огляделся. — У вас тут настоящая парилка. Вы что, окно не можете открыть?