глядя на знаки стрелочника. Совсем глупый и теперь уже ничему не научится».

Дана поднимается на второй этаж и входит в кабинет хозяина. Роскошь обстановки бросается в глаза. Дана презрительно хмыкает. Ничем не помогли Танкеру его денежки. Умер за милую душу, как все. И ничего с собой не взял.

В доме тепло, но она не снимает дубленку. Ее лихорадит, и болит едва зажившая рана в груди. Дана выворачивает ящики стола. Какие-то папки, отчеты, колонки цифр. Она перебирает бумаги, отметая ненужные. Наконец находит то, что искала. Это досье, собранное на нее, Дану Ярош. Она прячет папку под дубленку, за пояс брюк. Несколько дискет отправляются в карман, туда же — конверт с фотографиями. Дана не заглядывает в него, просто прячет.

— Потом просмотрю. Не нужны будут — выброшу. А так — авось пригодятся.

— …все. Сказал, чтоб сегодня никто не приходил.

— То-то, я гляжу, тихо у нас. Опять в подвале заседают?

— Меньше знаешь — крепче спишь. Наше дело маленькое: охраняй и смотри в оба. Дольше проживешь.

— Да я так, ничего.

— То-то и оно, что ничего. Любопытный ты очень, новенький. А здесь вопросы не задают. Тебе за это платят.

— Дак я же…

Охранники свернули в боковой коридор, и разговор затих. Дана выскользнула из кабинета и спустилась в холл. Она действовала автоматически, отключив голову и доверившись древнему инстинкту Кошки. Вот входная дверь. Дана проскальзывает в нее и оказывается на террасе. Она спускается по ступенькам и идет в сторону ворот через парк. Охранники равнодушно провожают ее взглядами. Очередная шлюха, сделала свое и ушла.

Дана заставляет себя идти, хотя ей хочется бежать. Ей хочется улететь из этого страшного места, откуда ее, по идее, должны были увезти в пластиковом мешке. Но судьба распорядилась иначе, и мешки теперь понадобятся другим.

Она подходит к воротам. В прозрачной будке виден парень, набирающий код. Ворота раздвинулись, и Дана проскользнула наружу. Вероятно, столь велика у охраны уверенность в безопасности, или все решили, что ее отпустил хозяин, — кто знает, но никто ее не задержал. Она углубилась в лес, стараясь не оглядываться. И только когда дом совсем скрылся из виду, она бросилась бежать, увязая в снегу.

Среди деревьев снега довольно много, но Дана мчалась сквозь лес, не разбирая дороги. Все эмоции, весь запоздалый страх выплеснулись в этом безумном беге. Она выскочила на трассу, перебежала на другую сторону и помчалась снова. Ей хотелось оказаться сейчас далеко-далеко отсюда, в комнате с золотистыми обоями и бархатной шкатулкой в виде сердечка. Она мчалась, не чувствуя ни усталости, ни холода, ни боли в груди. Она хотела остановиться, но не могла.

Сзади слышен гул приближающейся машины. Где-то на донышке сознания Дана отметила, что это — тяжелый грузовик. Может, ее подвезут… Но она не может остановиться. Пружина внутри нее лопнула, и она бежит.

— Эй, подожди!

Машина остановилась, и водитель бросился вдогонку за Даной. Сильная рука схватила ее за плечи.

— Нет!

— Да не бойся ты! Я ничего тебе не сделаю.

В глазах проясняется, и Дана видит перед собой мужчину лет пятидесяти, высокого, одетого в черную кожаную куртку и затертые джинсы. Его небольшие светлые глаза смотрят на нее испытующе и сочувственно.

— Куда тебе?

— В Питер.

— Садись в кабину.

Дана делает шаг и падает. Острая боль в груди бьет ее под дых, ноги и руки начинают мелко дрожать, а к горлу подступает тошнота. Ей холодно, голова кружится.

— Э-э, плохи, значит, наши дела. Ну, ладно, Красная Шапочка, не беда.

Мужчина легко поднимает ее на руки и несет к машине. От него пахнет бензином и потом.

— Ну-ка, помоги мне. Садись на сиденье, поднатужься.

Дана делает усилие, становится на ступеньку и садится. Ее окутывает какой-то особенный «машинный» запах. Так пахнут все большие грузовики: резиной, бензином, табачным дымом и маслом.

— Ну, поехали, что ли? Ты как?

— Спасибо, хорошо.

Дана не узнает своего голоса. Он хриплый и чужой.

— Хорошо-то, хорошо… Пить хочешь?

— Нет.

— Ну, смотри, захочешь — скажешь. А я гляжу — бежишь как угорелая, а место безлюдное. На плечевую не похожа, те в таких мехах не ходят. Как ты тут оказалась?

— Долго объяснять.

— Как знаешь, Красная Шапочка. Ничего, нам теперь не страшен серый волк! Не бойся. Эх ты, птенчик! Отец-мать небось глаза проглядели, обыскались!

— Да нет…

— Как же — нет! У меня двое девок. Одной двадцать, другая на два года отстала. Так веришь, пока дождемся с женой их вечером, спать не ложимся. Они говорят: «Ложитесь и спите!», а как тут уснешь? Совсем жизнь страшная пошла. Тут и там маньяки, да и просто отморозков разных, наркоманов этих — не счесть. Менты на них глаза закрывают, а они и рады. Что захотят, то и делают. Ох, трудно с вами, девчонками. Да и с парнями — беда. Вон, у наших соседей был сын. Парень нормальный, учился хорошо, нарадоваться не могли. И что ты думаешь? Пошел к кому-то на день рождения, а там выпивка, ну и повздорили ребята. Никто потом так и не вспомнил, из-за чего ссора вышла, а парня этого угостили ножом под ребра — и все, конец. Один сын у родителей был. Тебя где высадить, Красная Шапочка?

— Почему вы меня так называете?

— Красная Шапочка и есть. По лесу от волка убегала.

— Спасибо вам.

— А чего там — спасибо? Все мы люди. Мало ли какая беда приключилась. Проехал бы мимо и думал потом: жива ты или нет? Друг за дружку надо держаться, так нас когда-то учили. Жаль, что сейчас народ озверел совсем. А надо дружно, да помогать друг другу — вот тогда не страшно будет детей на улицу выпускать. Или я не прав?

— Правы. Спасибо вам, помогли вы мне очень.

— Ты что так побледнела? Или плохо тебе?

— Ничего, я в порядке.

Дана выходит из машины. Водитель едет дальше, и тут она соображает, что даже имени его не спросила. Она тяжело вздыхает и идет в метро. Виталька и Костя, наверное, ищут ее, но это напрасно. Теперь Дана понимает, что дорога свободна. Она сделает то, что задумала, и уедет домой. К Леке.

— Я говорила тебе: будь осторожна. — Сима хмурится. — Ты что, совсем глупая, не понимаешь?

— Симочка, не сердись. Так вышло.

— «Вышло»… Треснуть бы тебя покрепче, да рука не поднимается, рассыплешься ведь!

— Что, так плохо?

— А что хорошего? Ты довела себя до полного нервного и физического истощения. Самое меньшее,