приемной.

— Пусть войдет, — ответил Лозе, а когда адъютант вышел, объяснил Екельну: — Это тот, которого ждали из Швеции. Говорят, довольно способный человек.

Дверь кабинета приотворилась, из-за нее показалось лицо Никура. «Разрешите?» — спросил он, игриво улыбаясь. Лозе сделал несколько шагов ему навстречу.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин Никур! Приветствую. Как вы доехали? Долго вас мучили на железных дорогах?

Чуть согнувшись в знак почтительности, Альфред Никур приближался к рейхскомиссару, а его маленькие глазки ощупывали лицо Лозе, стараясь прочесть ответ на вопрос, занимавший бывшего министра: чего эти немцы хотят от него и что они ему дадут?

Разговор происходил за круглым столиком в углу кабинета. Лозе приказал принести кофе. Екельн сел напротив Никура. Лозе то прохаживался с чашкой кофе по кабинету, то садился на кожаный диван и, перегнувшись через столик, говорил тихо, почти шепотом, не сводя глаз с Никура. Екельн держался развязно: если ему казалось, что рейхскомиссар сказал что-нибудь недостаточно ясно и точно, он прерывал и поправлял его, и Лозе сразу соглашался.

Никур скоро понял, откуда дует ветер, но продолжительная служба в охранке научила его притворяться, так что ни Лозе, ни Екельн не заметили его разочарования.

— Знает кто-нибудь о вашем возвращении? — спросил Лозе.

— Только моя жена и ваш адъютант, — ответил Никур. — Не считая, конечно, чиновников, которые проверяли документы.

— Где вы остановились? — спросил Екельн.

— На прежней квартире, на улице Валдемара.

— Это хорошо, — сказал Лозе.

— Мне кажется, вам там не стоит оставаться, по крайней мере первое время, — сказал Екельн, не обращая внимания на замечание Лозе. — Пока ваше официальное положение не станет известно обществу, надо переехать на другую квартиру и сохранять инкогнито.

— Если вы находите это более удобным… — торопливо согласился Никур. Не споря о мелочах, он старался соблюсти достоинство, насколько это было возможно в данный момент: все-таки он — бывший министр, а излишней угодливостью только сбавишь себе цену.

— Так действительно будет лучше, — сказал Лозе. — Вначале во всяком случае инкогнито необходимо соблюдать. После, в зависимости от условий, в которых будет протекать ваша деятельность, положение может измениться. Все будет зависеть от того, как вы поведете дело…

— Я до сих пор не имею понятия о своей будущей деятельности, — напомнил Никур. — В Любеке мне сказали, что это я узнаю здесь.

— Работу можно охарактеризовать очень коротко и просто, — продолжал Лозе. Он отхлебнул кофе и немного помолчал. — Вам надо будет организовать нелегальное сопротивление.

Никур выдержал взгляд Лозе, ему даже удалось скрыть свою растерянность и вовремя сдержаться, чтобы не спросить: «Против кого?» Он чувствовал, что Екельн следит за ним, определяет степень его квалификации.

— Вам понятно, господин Никур, что я под этим подразумеваю? — спросил Лозе.

— Начинаю понимать, — ответил Никур, хотя он решительно ничего не понимал.

— Так вот, националистическое нелегальное движение сопротивления, направленное против нас, то есть против немцев… Большевистское движение сопротивления существует в Латвии с первого дня оккупации. Оно создалось само собою, без нашего участия…

— И совершенно против нашего желания, — добавил Екельн.

— Но это новое движение, во главе которого вы должны встать, должно возникнуть с нашего ведома. Мы поможем поставить его на ноги. Вам нужны будут средства? Пожалуйста, мы предоставим вам средства. Вам нужна будет материальная база, типография для издания нелегальной газеты и воззваний, бумага и краска и многое другое? Пожалуйста, мы дадим и это. Вам только нужно постараться, чтобы движение имело успех и давало свои плоды, — улыбаясь, сказал Лозе.

— …в желательном нам направлении, — докончил Екельн. — Как вы на это смотрите?

Никур улыбнулся.

— Это очень интересно и… остроумно.

— Он понимает, — сказал Екельн.

Лозе кивнул ему.

— Чрезвычайно элементарная вещь. Каждому, у кого имеются мозги, понятно, что оккупационный режим не может не вызывать антагонизма. В Латвии этот антагонизм проявляется в довольно агрессивных формах. Сейчас он проявляется стихийно. Единственный организующий элемент, который направляет эту стихию, — коммунисты. У них есть свое партизанское движение, есть хорошо законспирированное подполье, нелегальные издания и активные диверсионные группы. Латыши видят в них своих защитников против немцев, и все недовольные связывают свои надежды с ними. Если мы позволим действовать им одним, они останутся единственным ядром, идейным центром, который подчинит своему влиянию всех недовольных, всех, кому не по вкусу наша деятельность. Это серьезная и опасная сила, и нам надо с ней считаться. Мы не имеем возможности контролировать эту силу и направить сопротивление по безопасному руслу. Недовольные есть и будут, — с этим тоже придется считаться. И так как зло это неустранимо, его надо нейтрализовать. В противовес коммунистическому подполью надо состряпать националистическое подполье. Мы привлечем все буржуазные и националистические элементы, мы будем управлять ими и в то же время поддерживать иллюзию, будто они борются против нас во имя собственной цели. Пусть они порезвятся, пусть растратят излишек энергии на невинную игру в борьбу. Мы будем знать все, о чем они думают, чего они хотят, к чему стремятся. Если понадобится, самых буйных мы изолируем. В своей нелегальной газете и воззваниях вы можете даже немного покритиковать и поругать немцев, только в меру, конечно. Но больше всего ругайте большевиков. Если голова будет наша, руки станут делать то, что мы им прикажем. Как вы смотрите на этот проект?

— Хороший проект, — сказал Никур. — Нечто подобное, только в меньшем масштабе, когда-то придумал и я.

— Нам это известно, — сказал Екельн. — Поэтому выбор и пал на вас. У вас есть опыт в подобных делах.

— Мне только неясно, с чего начинать… — сказал Никур.

Екельн угрюмо посмотрел на Никура. Тому стало неловко под этим взглядом.

— Знаете что, обойдемся-ка без ломанья и кокетства, — сказал обергруппенфюрер. — Это будет рациональнее. Ведь в сороковом году вы здесь оставили большую организацию. Вы с ней связаны. Вот и воспользуйтесь ею. Остальное сделается само собой. Только помните, что мы всё будем контролировать и что каждый серьезный шаг вы должны согласовывать с нами. Этим будут заниматься особые лица.

— Понимаю, — пробормотал Никур.

— Вы согласны? — спросил Лозе.

— Да. Но сначала разрешите мне задать один вопрос. В успехе я не сомневаюсь. А когда первый этап будет окончен и игра в сопротивление станет ненужной, — какова будет моя дальнейшая роль? На что я могу рассчитывать?

— Вы будете одним из самых видных государственных деятелей в Латвии, может быть самым видным, — ответил Лозе. — Вы знаете, что мы своих людей не забываем.

— Конечно, конечно…

Через полчаса Никур ушел, договорившись, с чего начать работу.

— Кажется, нашли подходящего человека, — сказал Лозе.

— Он хитрый, но очень полезный, — сказал Екельн. — Главное, с ним просто. Деньги и положение — больше ему ничего не нужно.

— Это хорошо… С такими легче вести дела.

На вокзале Никур взял извозчика и отвез Гуну Парупе на прежнюю ее квартиру, а сам поехал на