Ивонна. Не целуй меня в ухо, терпеть этого не могу! Мишель!

Мишель. Я не нарочно.

Ивонна. Еще этого не хватало!

Мишель (отступил, шутливым тоном). Софи! Что я вижу! Вы накрасили губы!

Ивонна. Я?

Мишель. Да, ты! И напудрилась! Это еще что за повадки? Для кого такой парад? Для кого? Не-ве-ро-ятно!.. Помада! Настоящая несмываемая помада!

Ивонна. Я была так бледна, что боялась испугать отца.

Мишель. Не вытирай помаду. Она тебе идет.

Ивонна. Будто ты замечаешь меня!

Мишель. Честное слово, Софи, ты мне устраиваешь сцену. Мне, знающему тебя наизусть.

Ивонна. Возможно, ты меня и знаешь наизусть. Но ты не смотришь на меня. Ты меня не замечаешь.

Мишель. Ошибаетесь, мадам. Я за вами наблюдаю исподтишка — и мне даже показалось, что вы перестали следить за собой. Если бы вы позволяли мне причесывать вас и чуточку подкрашивать…

Ивонна. Только этого мне недоставало!

Мишель. Софи, ты ворчишь! Ты все еще сердишься на меня?

Ивонна. Я не умею сердиться, нет, Мик. Я на тебя не сержусь. Я хочу знать, что произошло.

Мишель. Терпение, вы все узнаете…

Ивонна. Я тебя слушаю…

Мишель. Ради бога, мама! НЕ нужно торжественного тона!

Ивонна. Мик!

Мишель. Обещай мне не говорить в стиле семейной сцены. Говори так, как принято в нашем таборе. Обещай, что ты не будешь кричать, что позволишь мне объясниться до конца. Обещай!

Ивонна. Я ничего не обещаю заранее.

Мишель. Вот видишь…

Ивонна. Другие, очевидно, льстят тебе, курят фимиам. А когда я говорю тебе правду…

Мишель. Софи… Я пойду к отцу… Он сделает вид, что заканчивает в уме какие-то сложные вычисления, а потом выдаст мне подряд все те фразы, которые говоришь мне ты.

Ивонна. Не насмехайся над работой отца!

Мишель. Ты сама постоянно смеешься над его подводным ружьем, стреляющим пулями, а тут вдруг…

Ивонна. Я другое дело. Достаточно уже того, что я разрешаю тебе называть меня Софи, не на людях, конечно…

Мишель. Мы никогда и не бываем на людях.

Ивонна. Короче — пусть я разрешала тебе называть меня Софи, но я давала тебе слишком много свободы, не следила за тобой, не приучала тебя к порядку. У тебя не комната, а хлев… дай договорить… настоящий хлев! К тебе в комнату не войти, все завалено грязным бельем.

Мишель. Бельем занимается тетя… К тому же ты мне сто раз повторяла, что тебе нравится повсюду находить мои вещи… что ты терпеть не можешь шкафы, комоды, нафталин…

Ивонна. Я этого не говорила!..

Мишель. Виноват!..

Ивонна. Сто лет тому назад я говорила, что мне приятно, когда по комнате разбросаны твои детские вещи. Однажды — ты отлично помнишь, когда это было, — я заметила, что по всей квартире валяются уже мужские носки, мужские трусы, мужские рубашки. Моя комната стала напоминать место преступления, сцену убийства и ревности у нее был подозрительный вид. Тогда я попросила тебя больше не разбрасывать у меня свои вещи.

Мишель. Мама!

Ивонна. А, ты уже больше не называешь меня Софи? Помнишь! Ты помнишь, как мне было горько.

Мишель. Ты отказывалась укладывать меня вечерами в постель. Мы даже подрались из-за этого…

Ивонна. Мик! До одиннадцати лет я на руках носила тебя в твою кровать. Потом ты стал слишком тяжелый и повисал у меня на шее. Позже ты ставил ножонки на носки моих туфель, держал меня за плечи, и так мы вместе шагали к твоей кровати. Однажды ты посмеялся надо мной, когда я подтыкала твое одеяло, и я тебе заявила, что будешь ложиться спать без моей помощи.

Мишель. Софи! Разреши мне забраться к тебе на кровать: я снял ботинки… Притулиться к тебе, положить голову тебе на плечо… (Все это делает.) Я не хочу, чтоб ты на меня смотрела. Мы вместе будем смотреть на освещенное окно соседнего дома. Ночь. Таборные лошадки на привале. Хорошо?

Ивонна. Ничего хорошего не жду от такого вступления.

Мишель. Ты обещала мне быть очень, очень доброй.

Ивонна. Я ничего тебе не обещала.