Видно, как ручка двери поворачивается.

Мишель. (появляется и оставляет дверь полуоткрытой, вид у него ужасный, глаза красные, распухшие). Софи, это я…

Ивонна. Так входи же, закрой свою дверь.

Мишель. Почему «свои»? Я все закрываю. Я хотел только зайти на минуточку. Я искал сахар.

Ивонна. Ты знаешь, где он лежит.

Мишель. Да. Ты одна?

Ивонна. Родной мой, неужели ты не видишь отца и тетю Лео?

Мишель. Ой, извини, Лео, извини, папа! Я ничего не вижу. Я помешал вам? (Проходит в ванную комнату и выходит оттуда, грызя сахар.)

Жорж. Ты ничуть нам не мешаешь, твоя мать даже собиралась позвать тебя.

Мишель. К то же… я хотел… Мне нужно было поговорить с тобой, мама, а раз то, что я хочу сказать тебе, я должен также сказать папе и тете Лео, оно даже и лучше, что вы все вместе. Прежде всего, Софи, я прошу прощения за то, что попросил тебя уйти из моей комнаты. Я был сам себе противен. Я не хотел… ну, в общем, ты понимаешь.

Ивонна. Я очень хорошо поняла, Мик, бедный ты мой мальчик!

Мишель. Не нужно меня жалеть.

Жорж. Что ты хотел нам сообщить?

Мишель (смущенно, грызя сахар). Так вот. Я не собираюсь продолжать жить, валяясь на полу и тоскуя. Ты, папа, обещал мне что-то насчет работы в Индокитае… если я надумаю…

Ивонна. Неужели ты бы уехал от меня?

Мишель. Это решено.

Ивонна. Мик!

Мишель. Я стал не очень-то приятным соседом, Софи, и боюсь даже перезаразить вас всех… как бы и вы не заболели хандрой!

Ивонна. Ты с ума сошел!

Мишель. Это здесь, в Париже, я могу сойти с ума. Мне невозможно тут оставаться. Невозможно оставаться дома. Я не сменю наш дом на какой другой… Именно поэтому мне надо уехать подальше, поскорее. Я буду работать. Я умею все, а толком ничего. Самоубийство мне отвратительно. Мне необходимо переменить климат, посмотреть белый свет… Что до Европы… (Прощальный жест.)

Ивонна. А я, а все мы?

Мишель. О Софи!..

Ивонна. Дай мне руку. Послушай, Мик, послушай меня. Выше голову. А если тебе не нужно было бы уезжать?

Жорж. Если бы, например, мы сообщили тебе хорошую новость?

Мишель. Для меня не может быть больше хороших новостей.

Леони. Как сказать. Если исчезнет то, что вызывает твое бегство… твой отъезд.

Ивонна. Если у тебя не будет более причин, заставляющих тебя покидать нас и презирать Европу?

Мишель. Брось, Софи. Я пошел к себе. Папа…

Жорж. Нет, Мишель, не уходи и не проси меня хлопотать о месте в Индокитае.

Мишель. Ты мне обещал.

Жорж. Мик, я должен сообщить новость, очень большую и очень хорошую новость, Мадлен…

Мишель. Не говорите мне больше о ней. Ни слова об этой особе. Никогда! Никогда! Не троньте меня. Разве не видите, что мне больно! Молчите!

Леони. Выслушай твоего отца, Мишель.

Мишель (яростно). Не смейте начинать сначала! Не смейте говорить мне об этой женщине… Слышите!

Жорж (преграждая ему путь). Я должен с тобой поговорить о ней.

Мишель. Я не стану слушать. Хватит! (Ударяет ногой о кровать.)

Жорж. Прошу тебя, престань лягать мамину постель. Твоя мать больна. Кроме того, изволь говорить потише!

Мишель (упрямо). Что вы от меня хотите?

Жорж. Вчера после нашего посещения твоя тетка вернулась домой последней.

Мишель. Вы придумываете небылицы, хотите уговорить меня остаться в Париже, хотите задержать мой отъезд. Напрасно стараетесь, мое решение принято.

Ивонна (вскакивает). Ты не уедешь!

Мишель (указывая на мать). Вот видите!

Жорж. Ты не уедешь, потому что отъезд твой был бы преступлением.

Мишель. Как это — преступлением?

Жорж. Преступлением. Пусть твоя семья теперь не в счет — есть, по крайней мере, один человек, перед которым ты обязан извиниться, у которого ты должен просить разрешения уехать.

Мишель (со злым смехом, Жоржу). Ах, что же я за дурак! Понятно. Эта особа держалась с тобой по-одному, а с Лео по-другому. Тут уж разговор пошел на равных началах! На обаянии. (Леони.) Она тебя поймала на чистоту и наивность!

Леони. Меня не так-то просто поймать!

Мишель. Я больше никому не верю.

Жорж. Напрасно… Ивонна?

Ивонна. Верь ему, Мик.