договоренности, каждый член кооператива имел право на оплату одной свадьбы из фонда общего пользования, и каждый год таким образом финансировалось некоторое количество свадеб, отобранных по жребию. Дело приносило хороший доход, и вскоре артель открыла собственный магазин на Главной улице. Крупные партии туфель, сапог и футбольных мячей отправлялись в Куньмин, Паошань, Сягуань и даже в Тибет. Ссуды, взятые кооперативом в банках, были вскоре выплачены. Оборванные подмастерья превратились в преуспевающих и солидных горожан — хорошо одетых, хорошо питающихся и пользующихся уважением соседей и друзей. Они служили прекрасным наглядным примером того, какую пользу может принести ремесленникам правильно организованный кооператив под толковым управлением.

Начало 1949 года не предвещало ничего хорошего. На горизонте сгущались темные тучи гражданской междоусобицы, мятежей и народного гнева. Националистический режим вел арьергардные бои, на глазах теряя контроль над обстановкой. На кону стояла вся провинция Юньнань. Ее властного и безжалостного, однако справедливого и популярного губернатора сменил генерал, родившийся за пределами Юго- Западного Китая и не разбиравшийся в местных проблемах. Никакой пользы этой отдаленной провинции он не принес, разве что разграбил золотой и серебряный запас бывшего губернатора и посадил на должности в провинциальной администрации своих людей. В какой-то момент провинция вплотную подошла к открытому восстанию, и тогда центральная администрация назначила губернатором племянника бывшего обладателя сильной руки, однако наверстывать упущенное было уже поздно. Дядя, чьи воспоминания о поруганной гордости и разграбленном богатстве были чересчур свежи, открыто поддержал большевистский режим, окопавшийся к тому времени в Пекине. По провинции рыскали банды партизан-коммунистов, захватывая там и сям небольшие городки и деревни. Хотя в Лицзяне еще царил мир, по мере того как караваны приносили все больше новостей о творящихся повсюду беспорядках, в городе начало ощущаться беспокойство.

Позднее — кажется, это было в марте — жизнерадостный и круглый, словно колобок, комиссар- умиротворитель поехал в Юншэн, процветающий город на другом берегу Янцзы, на расстоянии трех- четырех дней караванного путешествия. Там случился какой-то спор, и поскольку тамошняя территория была в его юрисдикции, комиссар решил своим присутствием и посредничеством посодействовать разрешению проблемы. Приблизительно через две недели Лицзян потрясла новость, что в Юншэне случилось восстание, организованное армейским офицером по имени Ло Цюнь. По слухам, этот Ло Цюнь захватил комиссара-умиротворителя и разоружил его охрану.

Доверия обрывочные новости вызывали мало, однако примерно через неделю караванная торговля с Юншэном прекратилась, поскольку караванщики сообщили, что там разграбляют их грузы. Подвесной мост через Янцзы был закрыт для торгового транспорта, а с лицзянской стороны моста установили сильную охрану.

Простаком этот Ло Цюнь явно не был. Он всеми силами скрывал, что в Юншэне творится что-то из ряда вон выходящее. Телеграф продолжал работать, и от комиссара регулярно приходили телеграммы с распоряжениями для лицзянских чиновников, однако городской магистрат и старейшины были убеждены, что комиссар писал их под принуждением.

Закрепив, по всей видимости, свою власть в Юншэне, Ло Цюнь сделал следующий стратегический ход. В администрацию Лицзяна пришло длинное письмо якобы от комиссара-умиротворителя — по крайней мере, на нем стояла его печать. Письмо ставило администрацию в известность, что Ло Цюнь в пылу патриотизма и стремления к справедливости взял в свои руки управление администрацией и делами в Юншэне и решил «освободить» хотя бы северо-запад провинции Юньнань от продажных чиновников как государственного, так и провинциального уровня, а на смену им придет честное и неподкупное местное самоуправление (естественно, под его началом), благодаря которому бедные и нуждающиеся жители провинции заживут по-новому. Автор письма (комиссар) лично убедился в принципиальности Ло Цюня и благородстве его побуждений и готов поддержать его всеми силами, имеющимися в его распоряжении. Более того, говорилось в письме, вооруженные силы и народ Юншэна преисполнены братской любви и сочувствия по отношению к храбрым и благородным гражданам братского Лицзяна и твердо намерены помочь им избавиться от нынешней продажной, неэффективной городской администрации и господства властолюбивых, ненасытных землевладельцев и купцов.

Бессвязный документ заканчивался заверением, что освободительное движение под руководством Ло Цюня не имеет никакого отношения ни к коммунистам, ни к националистам: оно зародилось само собой вследствие накопившегося недовольства и бедственного положения угнетенных народов Юньнани. Дальше шла уважительная просьба к администрации и горожанам Лицзяна оказать радушный прием освободительной армии, которая будет направлена в город в ближайшем будущем, и отнестись к ее воинам как к родным и любимым братьям.

Это многословное послание вконец запутало администрацию и горожан Лицзяна. Некоторые считали, что комиссар-умиротворитель остался у власти и действительно написал письмо сам, по доброй воле, а поскольку он все же человек неглупый, то его характеристике Ло Цюня как честного идеалиста можно и нужно верить. Возможно, провинция приобрела в его лице нового сильного лидера. Такие случаи в китайской национальной и провинциальной политике отнюдь не были редкостью. Если Ло Цюнь и вправду был таким человеком, возможно, стоило поддержать его сейчас, в начале его карьеры, чтобы оказаться в привилегированном положении, когда его власть над провинцией установится окончательно. Скептики советовали проявить осторожность и занять выжидательную позицию. В конце концов, аргументировали они, Ло Цюнь не из наси, да и армия его состоит из пришлых китайцев. Стоит ли наси так поспешно сдаваться на милость какого-то чужака? Кроме того, Лицзян — крупнейший и богатейший город в регионе, достойный трофей для армии Ло Цюня, если она, вряд ли отличающаяся строгой дисциплиной, все же решит взять его силой. Давняя история Лицзяна уже знавала подобные «дружественные» вторжения.

Призывы к осторожности возобладали, и решено было разузнать о заслугах нового освободительного движения побольше. Комиссару-умиротворителю была направлена телеграмма с просьбой приехать в Лицзян в одиночку и рассказать горожанам подробнее о достоинствах и преимуществах движения и о добродетелях его довольно-таки малоизвестного лидера. Прошло несколько дней, но ответа все не было. Тем временем хитроумные наси заслали в Юншэн шпионов, которые несколько дней спустя вернулись очень встревоженные. Юншэн, сообщили они, основательно разграблен, все видные граждане города сидят под арестом, а комиссара держит у себя Ло Цюнь, никого к нему не подпуская. Лицзян погрузился в уныние. На улицах и в лавках только и разговоров было, что о Ло Цюне. Вскоре из Юншэна пришла новая телеграмма.

Комиссар-умиротворитель сообщал, что в ответ на запрос лицзянской администрации он вскоре приедет в город и привезет с собой ценнейшего гостя — Ло Цюня. В знак уважения к прославленному и досточтимому городу Лицзяну их будет сопровождать эскорт примерно из десяти тысяч специально отобранных солдат.

Город охватила нешуточная паника. Многие лавочницы исчезли из-за прилавков — будучи практичными женщинами, они начали переносить все самые ценные товары в дальние комнаты. Наши соседи принялись собирать вещи. Небольшие караваны лошадей и женщин с тяжелыми тюками на спинах неприметными ручейками потекли из города в сторону Снежной горы, монастырей или горы Лапу, где, как они считали, родственники или друзья смогут сохранить их ценные вещи в безопасности, если сбудутся наихудшие ожидания. Затем магистрат и другие высокопоставленные чиновники созвали горожан на большое собрание. Последовало долгое и пылкое обсуждение грядущего прибытия Ло Цюня во главе крупной армии. Наконец было принято единогласное решение: Лицзян не сдастся. Лицзян будет сражаться — на бой выйдут все наси, и мужчины, и женщины. Сообщение соответствующего содержания было выслано по телеграфу комиссару-умиротворителю (с расчетом конечно же, что получит его Ло Цюнь); кроме того, в братские города — Хэцзин, Цзяньчжуан и Дали — были направлены телеграммы с просьбой