Здесь, похоже, узнавали в лицо даже жителей окрестных деревень — стоило им прийти на рынок, как их встречали радостные приветствия.

Миссионеров наси и тибетцы повергали в отчаяние. Эти народы, как порченые монеты из английской поговорки, совсем не годились для обращения. Католики и представители других христианских церквей годами пытались закрепиться в этом регионе безо всякого успеха, хотя одной британской секте все же удалось на некоторое время развернуть в городе миссионерскую деятельность. Сектантской миссией заведовала семейная пара англичан; им принадлежал уютный дом с небольшой церковью, на краеугольном камне которой была выбита надпись: «Во главе угла до Его Пришествия». Письма они рассылали на бумаге с заголовком, гласившим «Президент — Господь Бог Саваоф, вице-президент — Господь Иисус Христос, казначей — г-н N (фамилия миссионера)». Дела у них шли не ахти: обратить им удалось лишь нескольких китайских эмигрантов из Сычуани. Однако они часто ездили в горы вверх по течению Янцзы, где их неудачи возмещались некоторым успехом у примитивных племен белых ицзу.

Обращение в христианство наси, в числе прочих религий исповедовавших ламаизм, не удалось по той же причине, по которой провалилась христианизация тибетцев. Если хорошо подумать, причина неудачи миссионеров, несших Евангелие в Тибет как с Запада, так и с Востока, становится вполне очевидной. Тибетская церковь по уровню своей организованности и мощи ничуть не уступает католической. В ее основе лежат доктрины буддизма — великой религии с развитой традицией философской мысли. Церковью руководят ламы, во главе которых стоит далай-лама — в отличие от папы римского, он является и духовным, и светским лидером страны. На Западе словом «лама» называют всех тибетских монахов без разбора. В Тибете и среди наси это слово используют как почетный титул при обращении к священникам, но в действительности, чтобы стать ламой, обыкновенному монаху (его называют трапа) требуется проявить немалое усердие, приобрести богатые познания и потратить по меньшей мере полжизни, и это при наличии соответствующих способностей. Таким образом, все истинные ламы — высокообразованные люди, обладающие глубоким знанием буддийской философии и теологии. О степени их святости можно спорить, однако в проницательности им не откажешь, и, как правило, все они — отличные администраторы и организаторы. Если сравнивать их со священнослужителями на Западе, то ламы низшего ранга примерно соответствуют дьяконам и архидьяконам, а высших рангов — епископам, архиепископам, патриархам и кардиналам. Некоторые из них являются «перерожденцами», или живыми буддами (тулку или хутухту), — не каждый лама считается перерожденцем, но каждый, кого таковым признают, становится ламой, и церковь обеспечивает его образованием и подготовкой, подобающей этому званию. В каждом достойном внимания ламаистском монастыре имеется как минимум несколько настоящих лам, которые руководят им, обеспечивают ему престиж и обучают новичков, отдельные из которых впоследствии могут отправиться на обучение в знаменитые семинарии поблизости от Лхасы, где у них будет шанс сдать экзамены и получить титул ламы.

Так выглядел противник, с которым пришлось иметь дело миссионерам. Объявить народу, что статуи Будды и святых в монастырях суть идолы, а ламы насаждают предрассудки и ведут людей прямой дорогой к вечной погибели в геенне огненной, было просто; куда труднее было доказать, что это действительно так. Миссионеры, направлявшиеся к тибетской границе, чтобы указать невежественным «дикарям» путь к спасению души, были, за редкими исключениями, людьми довольно наивными. Все они заявляли, что «призваны святым духом», однако не обладали ни должным уровнем образования, ни знаниями, пригодными для реализации их планов; в большинстве своем это были представители плохо образованной прослойки европейского населения. Не зная толком даже своего родного языка, они сталкивались с огромными трудностями в изучении тибетского или местных диалектов и редко овладевали ими на уровне, который позволил бы им читать внятные, связные проповеди. Они — вероятно, подсознательно — всеми силами стремились утвердить свое превосходство над окружающими, что в тибетском приграничье вызывает всеобщее отторжение. Обустраивались они с комфортом, в европейском стиле, и выходили из дому только изредка, чтобы раздать брошюры и пообщаться с людьми. На обеды они звали местную знать, а простой народ мог любоваться их праздниками лишь из-за забора. Жители приграничных областей шутили, что миссионеры забронировали для себя рай первого класса, а язычникам обещают в лучшем случае третий. Теологические споры между ламами и миссионерами служили только укреплению престижа лам, поскольку те были лучше осведомлены о теологических и метафизических аспектах обеих религий. Нужно также признать, что церковь Тибета относилась к обращению своих адептов в христианство не лучше, чем римско-католическая церковь — к попыткам протестантских миссионеров в Испании и Колумбии переманить на свою сторону тамошних католиков. Тибетец, принявший христианство, немедленно превращался в изгоя; его прогоняли из дома, и самая его жизнь подвергалась опасности. Единственными жителями Тибета, не боявшимися обращения в христианство, были внебрачные дети, родившиеся от связей тибеток с китайцами, — не нужные ни той ни другой стороне, они прибивались к миссиям, где в итоге и вырастали.

Наси воспринимали возможность перехода в христианство несколько иначе. Они во многом походили на китайцев, которые в целом не отличаются особой религиозностью в западном значении этого слова. Китайцы одновременно и вполне искренне исповедуют буддизм, даосизм, культ предков (конфуцианство) и анимизм — и, если потребуется, примут и христианство. Подобным же образом наси приняли ламаизм (тантрический буддизм), буддизм Махаяны, даосизм и конфуцианство в дополнение к своим древним религиям — анимизму и шаманизму. Это была, можно сказать, «сборная» вера, в которой каждая религия использовалась для тех или иных конкретных нужд. Буддизм был хорош для похорон и молитв за упокой мертвых. Даосизм удовлетворял мистические и эстетические потребности. Культ предков был необходим живым для ощущения своей неразрывной связи с усопшими. Анимизм отдавал должное существованию неведомых сил и сущностей, скрытых в природе, и подсказывал, как с ними обращаться. Шаманизм был незаменим, когда живым или мертвым требовалась защита от злых духов. Помимо этих верований, наси исповедовали унаследованную ими от предков глубоко укорененную и в высшей степени практичную жизненную философию эпикурейского толка. Согласно этой философии, земное существование есть хоть и временная, однако весьма важная и существенная часть бытия. Жизнь не отличается совершенством и полна печалей, но тем не менее хороша; и пока она длилась, каждый наси считал своим священным долгом проживать ее с полной отдачей. Хотя традиция и священные тексты утверждали, что в загробной жизни верующих ожидают блаженство и покой, наси питали на этот счет определенные сомнения, да и те немногие духи, которым удавалось на краткий миг вернуться в царство живых посредством медиумов, давали о ней слишком обрывочные сведения. Поэтому наси предпочитали не полагаться на обещанные в отдаленном будущем райские кущи, а в полной мере радоваться земной жизни. Счастье, к которому должен был стремиться каждый наси, состояло в обладании множеством плодородных полей и фруктовых садов, скота и лошадей, просторным домом, красивой женой, большим количеством детей, как мальчиков, так и девочек, полными амбарами зерна, запасами ячьего масла и другого продовольствия, десятками кувшинов вина, изрядной половой силой и хорошим здоровьем — а также в непрерывных пикниках и танцах с добрыми друзьями на усыпанных цветами горных лугах.

Не следует забывать, что наси были простым народом, так что перечисленные пасторальные радости полностью удовлетворяли все их стремления и амбиции. Если рассматривать их жизнь с этой точки зрения, нельзя не признать, что они успешно достигали тех жизненных целей, которые очерчивала перед ними их философская система. На сотни километров вокруг не было другого настолько же процветающего и приятного для жизни места, как Лицзянская долина, — да и места, где люди больше радовались бы жизни. Что могли дать им миссионеры секты, которой удалось закрепиться в Лицзяне? Они настаивали на отказе от всего, что близко и дорого сердцу наси, — вино и табак были запрещены, равно как и танцы и флирт с красивыми девушками на нескончаемых пикниках. Запрещались медиумические сеансы и общение с духами близких, всегда готовыми прийти на помощь. Культ предков порицался, любые сношения с красивейшими монастырями и храмами следовало прервать. «Что же нам тогда останется?» — спрашивали себя наси. Это не жизнь, а смерть при жизни, — заключали эти веселые, жизнелюбивые люди. В конечном итоге никто из них так и не обратился в христианство.