либо на сырье, либо на серебряные доллары. Поскольку бумажный доллар месяц от месяца девальвировал все сильнее, кооперативы, едва встав на ноги, без труда выплачивали даже самые крупные ссуды. Они получали колоссальную прибыль, поскольку к концу года им зачастую приходилось возвращать менее половины от изначальной ссуды. На благосостоянии отдельно взятого филиала это не особенно сказывалось — в конечном итоге филиал следовал правилам, общим для всех банков страны. Речь шла о катастрофе государственного масштаба, с которой не в силах было справиться даже правительство. Стойко держался только серебряный доллар, и пока он оставался в обращении, жизнь в Лицзяне была стабильной и дешевой.

Филиал Банка Китая продержался в Лицзяне до дня победы над Японией, после чего закрылся. Но к тому времени все мои кооперативы стали любимыми детищами «Кооперативной кассы» и еще нескольких коммерческих банков провинции, которые поспешно открыли филиалы в Лицзяне на пике расцвета караванной торговли с Лхасой. Кроме того, в тот момент мы уже начали получать средства напрямую из штаб-квартиры в Чункине.

За неполные два года положение мое упрочилось до такой степени, а количество первосортных кооперативов стало столь велико, что о моем отъезде из Лицзяна не могло быть и речи. Доктор Кун был настолько доволен моей работой, что пожаловал мне титул специального уполномоченного и прислал соответствующий сертификат. Во время моих последующих визитов в Куньмин в юньнаньской штаб- квартире меня принимали с почетом, граничившим с подобострастием, так что я поневоле ощутил себя одним из важных лидеров промышленного кооперативного движения страны.

Должен сказать, что я испытываю безграничную благодарность к правительству Китая за проявленные им интерес и участие по отношению к кооперативному движению. Принятые им законы и положения отличались рациональностью и простотой. Простота пронизывала все аспекты существования промышленных кооперативов, от организации до ведения учета и управления. Распределение доходов осуществлялось по весьма разумной и достаточно гибкой схеме. Резервный фонд предусматривался обязательно, однако государство не распоряжалось им по своему хотению — при роспуске кооператива, выплатившего ссуды и удовлетворившего все имевшиеся к нему претензии, резервный фонд распределялся между участниками сообщества в соответствии с их долями в кооперативе и стажем их участия. Законы не предполагали, что кооператоры будут скованы своими обязательствами на веки вечные — идея состояла в том, чтобы помочь бедным ремесленникам, у которых не было средств на развитие своего дела, обогатиться и заново обрести уверенность в завтрашнем дне при помощи кооперации. Достигнув высшей точки благосостояния и ощутив себя в безопасности, они могли продолжить участие в выгодном для них предприятии — или же, при желании, распустить его и наслаждаться плодами своего труда лично либо начать помогать другим, давая таким образом возможность прочим неудачливым членам общества пройти тем же путем, что и они сами. Этот непрекращающийся процесс медленно, но верно менял жизнь в Лицзяне и прилегающих к нему деревнях — люди постепенно богатели и все больше радовались жизни. Результаты и подтверждения тому были видны невооруженным глазом.

Основать промышленный кооператив группе из нескольких человек, имеющих опыт работы в одной и той же отрасли, было совсем несложно. Подготовка отчетности не требовала значительных расходов — комплект конторских книг из тонкой китайской бумаги стоил не дороже двух-трех долларов. Законы не требовали от кооператоров обзаведения гроссбухами, разграфленными типографским способом и сброшюрованными под твердой обложкой, или журналами протоколов на дорогой бумаге. А если бы и требовали, в Лицзяне их все равно не продавали. В то время как законы западных стран с одинаковой строгостью относились к кооперативным сообществам и к банкам или крупным акционерным компаниям и кооперативам приходилось учитывать и соблюдать бесконечное количество требований и правил, из-за чего они вынуждены были нанимать высококвалифицированных секретарей и управляющих, отношение к промышленным кооперативам в Китае полностью соответствовало тому, чем они в действительности являлись — сообществами весьма бедных, часто невежественных и безграмотных людей, спрос с которых был невелик. Имело ли смысл требовать балансовых отчетов или сводок от кооператива, участники которого высчитывали стоимость материалов или продукции при помощи камешков или бобовых зерен и ни разу в жизни не написали ни слова (а таких кооперативов в Лицзяне и прочих местах Китая было большинство)? Дела у них шли не хуже, а то и лучше, чем у обществ, основанных более образованными участниками, хотя некоторый надзор за ними, несомненно, требовался.

Как уже упоминалось, я старался не допускать создания семейных и богаческих кооперативов, однако не меньшая бдительность требовалась, чтобы отсеивать заявки обществ, состоявших из мастера с подмастерьями. В городе было несколько небольших мастерских, особенно замочных, где всем заправлял владелец, на которого работали несколько юных подмастерьев, частично из числа его родственников. Эти мастера ухватились за возможность объявить свои небольшие производства кооперативными предприятиями, чтобы получить от банка ссуду, и пытались добиться своего с удивительной настойчивостью, часто приглашая меня изучить их будущий кооператив на месте, собирая в качестве предполагаемых участников подмастерьев и соседей в самых разнообразных комбинациях. Я никогда не давал им прямого отказа — просто говорил, что в настоящий момент у банка нет денег, чтобы предоставить им ссуду.

На самом деле мне очень повезло: среда для создания кооперативов в Лицзяне была самая что ни на есть подходящая. Наси отличались большой независимостью, и цеховая схема с мастерами и подмастерьями никогда не была им по нраву. Они были неглупыми и хотя, возможно, по западным стандартам умниками считаться не могли, способностью к независимому мышлению и суждению все же обладали. По этой причине в Лицзяне невозможно было создать крупную фабрику — ни один наси не стал бы в течение длительного времени терпеть приказы управляющего или надсмотрщика. По мере того как наше кооперативное движение разрасталось, многие подмастерья уходили от своих мастеров и основывали собственные кооперативы.

Участников в каждом из наших кооперативов было немного. Чем больше людей, тем труднее достигается необходимое единство мнений и гармоничное сотрудничество. Более того, наси были настолько кланово ориентированным народом, что с трудом работали с малознакомыми людьми. Успешный кооператив можно было создать только при условии, что все его члены жили в одной деревне или на одной улице. План по учреждению комбинированного кооператива с участием наси и миньцзя либо других народов удался только однажды.

Больницы в Лицзяне не было. О местном докторе-наси, учившемся у французов, злые языки поговаривали, что он присвоил себе врачебное звание, проработав пару лет санитаром в больнице в Куньмине. Однако происходил он из знатной лицзянской семьи, и этого обстоятельства хватило, чтобы его приняли в местное «высшее общество». Человеком он был приятным и учтивым, так что мы с ним сдружились. Его младший брат, армейский офицер, был, напротив, воплощением дьявола — и вдобавок разбойником. Он хладнокровно застрелил нескольких крестьян, ограбил отряд государственной охраны, лишив его огнестрельного оружия, и едва не свел в могилу меня самого. Однажды доктор пригласил меня к себе на торжественный ужин. Гостей было множество, и меня усадили напротив брата-офицера. Согласно обычаю, все то и дело пили за здоровье друг друга. Я пил в меру, однако негодяй стал дразнить меня, заверяя, что следующая чашка вина наверняка свалит меня с ног. Я заверил его, что смог бы преспокойно выпить еще по меньшей мере три чашки. Он предложил выпить с ним и протянул мне чашку вина, которую я немедленно осушил. На этом мои воспоминания о вечере обрываются. Опомнился я только на следующий день после обеда. Мне казалось, будто я умираю; после этого я три дня провел в постели. Поскольку все секреты в Лицзяне рано или поздно выходили наружу, я в конце концов узнал, что этот дрянной человек подлил мне в чашку хлороформ. От такого угощения можно было и не проснуться. Больше я в тот дом не ходил.

Насийский доктор был непрерывно занят лечением своих богатых пациентов, и клиентура из числа