– Да я и не знаю, как она называется, – соврала Лина, приостановив динамику его мысли.

Он был ничего по потребительской шкале ее круга, но… то, что называется – за душой ничего, кроме эрекции.

В молодости ей было трудно усваивать новые города без романов. То ли была слишком литературно устроена, то ли мир быстрей читался на языке секса. Короче, прежний туризм всегда был для Лины сексуальным туризмом, и когда она возвращалась из загранки, подружки, хихикая, спрашивали:

– Ну, как там носители языка?

Мужчина, пропитанный воздухом местного города, нужен был ей, как художнику – бредущая в пейзаже фигурка, потому что собирал картинку в фокус. Со временем Лина поняла, что это было от внутренней несамостоятельности. От ощущения перманентного поиска второй половины. С возрастом она почувствовала вторую половину в себе самой, и устраивающие ее отношения стали выглядеть как контакт двух полноценных единиц, а не двух половин. Тогда и научилась усваивать географию «через мозги, а не через гениталии».

– Как съездили на телевидение? – подойдя сзади, спросил Сергей Романыч.

– В тех же контурах, что и остальной пейзаж, – скривилась Лина. – Как-то из головы не идет письмо Дантеса. Культурный шок.

– Понимаю. Хотите еще кусочек истории? – усмехнулся он.

– Хочу, конечно. Я смотрю, что вы тоже с удовольствием в эту игру играете.

– Да. Только редко везет с партнерами. Людям тяжело пересматривать базовые картинки. Они привыкли к плоскому изображению и боятся, что голография опрокинет мир. – У него было выражение лица человека в казино, который знает, на какую цифру ставить.

– Ну, скажите уж ваш кусочек. Не мучайте, – улыбнулась Лина. Этот человек без возраста выглядел смесью отрешенного книжника с ехидным изобретателем.

– Чтоб вы потихоньку усваивали, скажу еще немного. 16 октября в доме Вяземской Дантес объяснялся с Натали целый час. Она отвергла его мольбы о близких отношениях. При этом сказала, что «любит, как никогда не любила». Он впал в истерику, поскольку не понимал, почему любимая и любящая женщина не может принадлежать ему. Они были как дети на пожаре, – грустно сказал Сергей Романыч. Лина опустила глаза на его сильно заношенные ботинки.

– Вы надо мной ставите культорологический эксперимент? – спросила она.

– У вас нормальная психологическая защита. Я сам много лет от этой истории защищался. Но вы хотели получить ответ? Получайте. Я вам его даю только потому, что у вас лицо хорошее. Вы, наверное, стихи пишете, – мягко усмехнулся Сергей Романыч.

– Бросила, – ответила Лина. – А вы никогда не писали об этом?

– Помилуйте, деточка. Меня бы обвинили в безнравственности. Я остался бы без куска хлеба. Статья в «Литературке» называлась бы «Не марайте нашего Пушкина вашими грязными руками», – предположил Сергей Романыч.

– Что касается нравственности, может, и вправду школьникам не стоит говорить полного объема информации? Вконец заблудятся, – вслух подумала Лина.

– Странно это слышать от человека вашего поколения. Чем полнее информация, тем она нравственней. Знаете, громче всего о нравственности кричат тоталитарные государства: нацисты, коммунисты, исламские фундаменталисты, чилийская хунта. Доктор Геббельс километрами говорил о нравственности! А Ленин вовсе устроил массовые расстрелы проституток. Я старый человек. Я всегда пугаюсь, когда громко говорят слово «нравственность», я знаю, вслед за ним будет охота на наиболее свободных. Извините, обещал поговорить еще вон с той пожилой барышней. – И он зашаркал ногами в сторону дамы с веером.

Лина вернулась в гостиничный номер, вышла на балкон. Странным образом хотелось отмахнуться от пушкинского треугольника. И портретных силуэтов, крутящихся в голове, не отпуская. Она представила, как Натали танцует с Дантесом, как в парке на скамейке позволяет содрать с себя кисейное убранство. Мысль о том, что вот это была бы парочка, показалась кощунственной. И Лина упрекнула себя в ханжестве учительницы младших классов. Ведь Пушкин-то с кем только не спал. И крестик его нашли в постели Натальиной сестры, и вообще…

Она спустилась в бар. Словно для иллюстрации беседы с Сергеем Романычем, за соседним столиком уселись девчонки, обсуждающие заработки телом в Москве. Она видела их коллег в большом количестве напротив Госдумы, где они дежурили, сидя компаниями в автомобилях и микроавтобусах, озираясь и щебеча по-украински. Околодумские проститутки назывались в народе «депутаны».

Лину раздражало это зрелище, делающее окружающих соучастниками чужих психосексуальных проблем. Она совершенно не понимала, почему в России нет публичных домов. Однажды в Германии они с подружкой решились через фирму заказать мальчика. Пришел красавчик – молоденький араб. Начали болтать по-английски и кормить его, как две заботливые мамаши. Парень рассказал о своей студенческой жизни. Правительство его страны платит за обучение, но стипендия крохотная. Пытался ночами вкалывать физически, но у него слабое здоровье. А эта работа ему нравится, и он посылает деньги домой маме, потому что у него куча братишек и сестренок. Конечно, считается, что это нехороший заработок, но при таких усилиях такие же деньги можно заработать только продажей наркотиков.

Через час болтовни парень понял, что имеет дело с полными дурами, и объяснил, что идет почасовая оплата. Лина с подружкой смутились и начали выяснять, кто первый пойдет в другую комнату. Подружка смутилась, Лина, как всегда, пошла до победного. Было немного театрально, она строго – от испуга – спросила по поводу СПИДа. Парень открыл сумку, показал несколько видов презервативов, спросил, какие симпатичней.

Он ей нравился, и не без взаимности. Для храбрости Лина опрокинула стакан, и все было отлично. Даже не ожидала, что будет так легко и празднично.

– Ты американка? – спросил он потом.

– Русская.

– У меня первый раз русская. Я думал, что в России холодно и русские женщины холодные. Ты в полном порядке. Ты как итальянка. Мне понравилось с тобой.

– Сколько у тебя будет жен, когда станешь богатым? Четыре? – спросила она.

– У нас почти все имеют одну жену. Но знаешь, многие в Европе считают, что несколько жен – это разврат. А сами имеют по нескольку любовниц, и это считается нормально, – ответил он.

– Но тут больше справедливости. Женщины имеют такую же возможность изменять мужьям, как и мужчины, – уточнила Лина.

– У нас на самом деле то же самое, – улыбнулся парень.

– Я пока сидела и считала, – раздосадованно сказала подруга, так и не решившаяся отовариться на рынке сексуальных услуг, когда парень ушел. – За эти деньги можно было купить два шикарных плаща. Я за эти деньги даже видела лисью шубу в секонд-хэнде!

– Я тебе верну твою половину денег, купи себе лисью шубу и с ней трахайся, – фыркнула Лина и, напевая, пошла в душ.

Лину развлекала эта кутерьма границ секса за деньги или без. Она не понимала, почему желающие переспать с ней за книжку в ее издательстве пожилые известные писатели считают себя национальным достоянием, а проституток на Тверской – позором общества.

Недавно Лина стояла вечером у проезжей части возле Большого театра, ожидая приятеля, который должен был подхватить ее на машине. Остановился автомобиль, и из него высунулись два мымрика с текстом:

– Лапуля, киска, садись быстренько, покатаемся…

Она не сразу врубилась, что в сумерках ее приняли за боевую единицу сексуального рынка.

– Ну ты, придурок, – гаркнула Лина, – езжай сначала жену оттрахай, принеси справку, что она довольна, тогда поговорим…

У мужиков вытянулись лица:

– Ой, извините, пожалуйста, а мы-то подумали… Извините, ради бога! Мы ж ничего… Вы нас извините! Мы тогда поедем, ладно?

Лину изумила быстрота перехода. И поэтому, когда толстый пожилой дядька на раздолбанных