впрочем, о ней позже.

Из сопрезидента автопробега Веня опять превратился в президента сомнительного клуба, учредители которого все громче и громче говорили о том, что он успешно осваивает их взносы на собственные нужды. По крайней мере когда мы познакомились, помещение клубного бара было пусто. И раз в месяц собрание учредителей пыталось договориться, какую сумму они выкладывают Вене на покупку мебели. Больше чем за год нашего общения оно так и не договорилось… Это не мешало Вене восклицать, что ради наличия социального лица он содержит клуб практически в одиночку.

Когда ненадолго приехал Андрей, Веня был первым, кто ворвался ко мне, чтобы сделать экспертную оценку. С порога он понял, что песни про героическое прошлое и ловля наркомафии тут не пройдут, как и остальные суетливые спецэффекты по созданию образа супермена. На фоне по-северному молчаливого Андрея с внешностью медвежатника показаться суперменом было нереально. Веня начал сосредоточенно искать нишу, задал три вопроса по содержанию книги Андрея, которую, видимо, скоропостижно пролистал перед уходом. И тут же сам на них подробно ответил. Андрей вежливо пожал плечами. Я и сообразить не успела, как Веня переметнулся на тему проституток в «Метелице», полагая, что на этом поле поставит провинциала на место. Но к несчастью, в прошлый приезд Андрей с другом оказались именно в «Метелице». Так что за один раз посещения злачного места Андрей, по причине отлично устроенных мозгов, сумел лучше вникнуть в ситуацию, чем Веня, демонстрирующий себя как активист этого дела.

Когда дверь за Веней закрылась, Андрей спросил:

– Какие психологические проблемы ты решаешь, общаясь с этим придурком?

Вечером позвонил Веня и не без раздражения сказал:

– Нормальный мужик. Но почему-то все время молчит…

Андрей уехал. Жизнь продолжалась. И при очередном сборе компании я привела к Вене в гости очаровательного режиссера Кискина. В те короткие часы, когда похмелье не успевало перейти в кондицию «в сиську», Кискин был прелесть. Частично не пропитая голубоглазость и пепельноволосость, остроумие и драйв делали его способным украсить любую компанию. Сервировав им стол на Вениной даче, я не пожалела. Все только что посмотрели неплохой кискинский фильм, свидетельствующий, что парень мог бы стать классным режиссером, когда бы не пил…

Кискин махал руками, сорил актерскими этюдами, заполнял эфир дежурными киношными байками, уместными к закускам… а Венины глаза горели нездешним светом. Мне уже было известно, что Веня стопроцентный натурал, и я не могла понять, зачем он садится перед Кискиным в причудливую позу, зачем глубоко и проникновенно смотрит в глаза, зачем кладет ему руку на плечо, а потом, захлебываясь, орет: «Мы с тобой одной крови! Два одиноких волка! Все бросим и уплывем вдвоем на моей яхте!»

Еще можно было понять, зачем он называет своей яхту, которую бесплатно поставили на его место и бесплатно держат его за обслугу… но уж какой такой одной крови пустой как бамбук Веня и полный алкоголя, но все же снимающий неплохое кино Кискин, понять было совсем невозможно.

Веня повис на Кискине. Он заманивал его к себе, устраивал баню с девочками, на которых Кискин возбуждался гораздо меньше, чем на баню с водкой. Он звонил ему в другие города, изображая дружбу и заботу. Он полез в наши с Кискиным отношения и старательно их разрушил. Он каждый день начинал с сообщения: «Вот мне звонил Кискин…», означавшее на самом деле: «Я звонил Кискину, он меня даже узнал…» Он каждый вечер ронял: «Вот мы тут с Кискиным…» В Союзе кинематографистов таких Кискиных с точки зрения уровня одаренности и пьяного разгула было как собак нерезаных. Можно сказать, почти не было других… режиссер в принципе профессия сильно пьющая. Но поскольку Веню никто никогда не пускал в Союз кинематографистов, то никого «румянее и белее» Кискина в области кино он просто себе не представлял.

Не помог даже мой любимый анекдот про то, как молодой американский сценарист говорит своей девушке: «Вот я покажу сценарий Спилбергу, он его экранизирует, и я стану знаменит!» А у Спилберга везде охрана, помощники, секретари, никакого хода. И вот молодой человек вдруг заходит в ресторане в туалет и видит сидящего на толчке Спилберга. Он бросается к нему, умоляет прочитать сценарий. Спилберг морщится и говорит: «Съешьте мое дерьмо, прочитаю…» И величественно отходит от унитаза. Молодой сценарист бросается к унитазу, начинает есть, давится, тут у него звонит мобильник. Он берет трубку – там его девушка – и говорит с полным ртом: «Извини, я сейчас немного занят, ужинаю со Спилбергом…»

Веня обиделся на анекдот, но ненадолго. И пошел дальше «ужинать с Кискиным». Кончилось тем, что Кискин позвонил мне поболтать, и я попросила его не сообщать Вене о наших «тайных отношениях».

– Классно! – выдохнул Кискин. – И ты ему не говори, что мы общаемся. Он меня так достал. Это ж клиника! Я ему, видно, по пьяни сболтнул, что сниму его в эпизоде, так он меня теперь каждый день прессует… в артисты хочет!

Это было слишком. Веня и так был пародией по всем статьям, но еще и желание сняться в кино, которое у детей из благополучных семей проходит к четырнадцати годам, а у детей из неблагополучных – к шестнадцати! Я только развела руками…

Как-то после кинопремьеры мы заехали к Вене выпить чаю с компанией киношников, среди которых был великолепный Всеволод Шиловский. Пылал камин, горели свечи… Веня все порывался рассказать одну из своих дежурных историй про героизм, но Шиловский гасил его как окурок и щедро рассыпал мхатовские байки. Веня подобострастно дергался, пытаясь встрять в щель, но так и не сумел… Ему все казалось, что сейчас он выстрелит эстрадным номером про то, как горел, спасал, тонул, летал, бежал, умирал, ехал, полз… и Шиловский заметит его в его же гостиной, но мастер не увидел в хозяине ничего примечательного и не дал ему слова.

Поняв, что стратегия по Кискину здесь не сработает, Веня позвонил мне на следующий день и важным голосом сказал:

– Да, я так понял, что Шиловский сейчас едет в Сочи снимать картину… У нас там как раз наркомафия нарыта, мне туда по рабочей командировке надо. Ну и чтоб все было убедительно, попроси его, чтоб он меня в эпизоде снял, это хорошее прикрытие…

– А почему именно снять? Тебя могли бы взять бутафором, ассистентом. Наймись в группу, – охладила я его воображение.

– Нет, это неубедительно… Надо, чтобы я снимался! Это важно для моей работы! – заныл Веня.

– Попробую предложить ему, – соврала я, понимая, что Шиловский завтра даже под пытками не вспомнит, кто такой Веня.

Известное дело, когда человек в сорок лет хочет стать артистом, это все, это приговор. Лучше бы по вечерам надевал чулки с кружевами и красил губы.