различные типы легитимного правления «естественно» претворяются в жизнь. Это важный вопрос, конечно, но он лишь частично касается феномена лидерства.
Вследствие этого Вебер не уделяет много внимания действиям лидеров и влиянию этих действий: он не анализирует, при каких обстоятельствах влияние увеличивается или уменьшается; его модель ничего или почти ничего не говорит о таком влиянии. Вебер не проявляет большого интереса к тем специфическим путям, которыми лидеры приходят к власти, сколько времени они занимают руководящие посты и как терпят крах. Эти проблемы рассматриваются только в той степени, в которой они воздействуют на легитимность системы в целом, то есть, практически, только в контексте харизматической власти. Вебер фокусирует внимание на связи между гражданами и их правителями: поскольку он верит в то, что эта связь определяется в основном общественными факторами, а не самими правителями, у него нет или почти нет причин для анализа истоков и характеристик роли лидеров.
Главное усилие Вебера направлено на определение связи между типами социальной структуры — в широком смысле — и типами «лидерского правления». Оно может быть традиционным, законно- рациональным и харизматическим. Однако такое деление носит скорее абстрактный, чем реальный характер: эти «идеальные типы» могут сосуществовать. Например, тот или иной лидер может черпать свою власть и из традиционных сил, и из собственной харизмы. Вполне вероятно и такое положение, при котором лидер мог бы относиться к трем «идеальным типам» одновременно. Так что присутствующие в схеме Вебера аналитические компоненты в конкретных ситуациях могут — подобно атомам в молекуле — сочетаться по-разному. В результате модель выглядит более реалистичной: многие современные формы правления характеризуются сочетанием двух, а в ряде случаев трех «реальных» элементов. Представляется, что некоторые запасные лидеры, делая определенную ставку на харизму, в то же время черпают значительную часть своей власти из «законно-рациональных» структур.
Однако трудность состоит в том, что два из трех элементов (традиционное и законно-рациональное правление) схемы Вебера не связаны с лидерами как личностями, а лишь определяют связь между гражданами и обществом, основанную исключительно на характеристиках социальной структуры. Это — связь институционального характера, которая создает поддержку правления и, следовательно, укрепляет способность лидеров требовать подчинения от своих последователей. В контексте традиционного правления связь между гражданами и обществом основана на «естественном» и «автоматическом» согласии с системой именно в силу ее существования, в силу того, что граждане чувствуют себя ее частью. Это — связь эмоционального, аффективного характера. С другой стороны, при «законно-рациональном правлении» связь вытекает из того, что граждане видят эффективность и справедливость норм и механизмов. Они подчиняются им, потому что верят в правильность системы. При харизматическом правлении лидеры есть единственная основа связи между гражданами и обществом.
Если в понятии хариэматической власти и есть один бесспорный элемент, то таковым является прямая связь между лидерами и их последователями. Вот что пишет верная последовательница Вебера А. Уиллнер: «Харизматическая власть не основана ни на должности, ни на статусе, а вытекает из способности конкретной личности вызывать и поддерживать веру в себя как источник легитимности»[11].
Объект харизмы — личность лидера, непосредственно и исключительно.
Однако Вебер не дает четкого определения харизматической власти. Он утверждает, что харизма «есть определенное качество ннцивидуальной личности, на основе которого она оценивается как исключительная, и к ней относятся как к личности, наделенной сверхъестественными, сверхчеловеческими или исключительными возможностями или качествами». Вебер говорит о харизматической власти, что она основана «на преданности святости, героизму или образцовости конкретной личности, нормам и приказам, открываемым или отдаваемым ею»[12]. Ни один из этих комментариев не дает нам четкого ответа на вопрос, что же в самом деле есть харизма.
Проблема не проясняется и при обращении к примерам, приводимым Вебером: он уделяет много внимания пророкам и другим религиозным лидерам, но упоминает и многих других руководителей. Не удивительно, что К. Фридрих дает такой комментарии: «Сейчас следует задать вопрос о том, справедлива ли генерализация термина „харизма“ путем его расширения и включения светских и нетрансцедентальных типов призвания, а конкретнее — инспирационного лидерства демагогческого типа»[13]. Но вопрос, наверное, не столько в расширении самого термина, сколько в том, что Вебер при этом не меняет направленности и характеристик харизматической власти настолько, чтобы даваемое определение не опиралось столь явно на религиозные примеры.
Почему Вебер столь решительно сохраняет ориентацию на «божественное призвание» и «сверхъестественные элементы»? Не в силу ли своей неуверенности в том, что ему удастся полностью вывести харизму из сферы религии? Вебер сделал первый шаг на этом пути, однако он не пожелал полностью оторвать понятие «харизма» от религиозных корней, вследствие чего его анализ оказался несколько непоследовательным или двусмысленным. Еще важнее, может быть, то, что концепция харизмы сама страдает от неопределенности, связанной с рассуждениями, основанными на аналогиях.
Почему же Вебер не порвал с религиозными истоками понятия «харизма»? Он считал, очевидно, что оно в своем первоначальном религиозном смысле имеет особый «аромат» и особую силу, от которых не следует отказываться при включении в модель политических ситуаций и политических лидеров. «Аромат» и «сила» харизмы вытекают из иррациональной в своей основе связи, которая, по мнению Вебера, похожа на причащение, когда, вера шире, чем принадлежность к конкретной церкви. Его концепция харизматической власти является поэтому целиком и абсолютно эмоциональной, гораздо более эмоциональной (если это возможно), чем связь, существующая между лидерами, их последователями и обществом в традиционном контексте. Вебер не рассматривает возможность того, что идеальный тип харизматической власти есть лишь крайняя точка континуума, включающего много промежуточных позиций. Он не берет во внимание возможность «движения» от чисто харизматического полюса к институциональному, возможность «рутинизации» харизмы. Он не считает возможным, что харизматическая власть может перестать быть «иррациональной», став «интеллектуальной». Полное молчание Вебера по этому вопросу должно быть истолковано как показатель его точки зрения, что никакое легитимное правление не может быть основано на прямой «рациональной» связи лидеров и их последователей. Вебер, по-видимому, считал, что такая связь недостаточно сильна для управления всем обществом и что «рациональные» последователи «естественно» обратятся к институтам, если пожелают найти «правильную» основу для организации общества.
Неудивительно, что веберовская концепция породила много споров и навлекла на себя критику. Даже такие ревностные последователи Вебера как А. Уиллнер или А. Швейцер не могут полностью с ней согласиться. Швейцер, в частности, пытается показать, что не существует слишком больших различий между религиозной ситуацией и политической ситуацией. Швейцер подчеркивает, что Вебер не обязательно считал (как пытается доказать К. Фридрих) «главным признаком харизмы наделение конкретного человека божественными качествами и неким сверхъестественным бытием. Главное — природные способности избранной личности и ее вера в свое призвание по выполнению великой и длительной задачи». Швейцер делает вывод, что «в политической харизме, однако, вера в призвание может занять свое место, в любом случае она будет не божественного происхождения, а внушена судьбой или роком»[14]. Следовало бы однако уточнить, из чего именно состоит такое «призвание» и какая разница существует между религиозным «призванием» и чисто идеологической точкой зрения или идеей, в которые лидер верит.
Итак, желание как можно теснее связать понятие харизмы с его религиозными истоками привело к двусмысленностям и неясностям при его концептуализации. Но еще более серьезные трудности возникли при попытках операционалиэации того понятия.
Из всех исследователей A. Уиллнер пошла дальше всех при выявлении тех характерных черт, которые свойственны харизматической власти. Она перечисляет четыре измерения: имидж лидера, согласие, сплочение и эмоции[15]. Уиллнер определяет каждую из этих черт и выявляет, каким образом каждая из них проявляет отношения харизматического лидера и его
