из ваших наказаний в том, что для вас греха нет?

— Ты надо мной смеёшься? — несмело проговорил Макдьюи.

— Ну что ты! Разве ты не видишь, что загнал себя в полный тупик? Если ты не веришь в Бога, для тебя нет и греха. А если веришь — Лори не больная, а добрая, кроткая, милостивая. Она — анахронизм Божий в жестоком и больном мире.

— Всё у тебя Бог! — заорал Макдьюи. — Что от Него, деться некуда?

— Конечно, некуда, Эндрью, — звонко ответил Педди и продолжил помягче — Ты не удивляйся, что я о Нём всегда говорю. Психиатр говорил бы с тобой о неврозах и всяких там либидо, врач — о железах каких-нибудь, слесарь — о трубах. Что же странного, когда священник говорит о Боге?

Макдьюи ответил ему глухо и без гнева:

— Тяжёлую задачу ты задал мне, Энгус.

— Правда? — удивился Педди. — Вот не думал! Ты и Лори живёте в противоположных концах ваших собственных миров. Если бы каждый из вас чуть-чуть подвинулся к другому…

— Да невозможно это! Ты пойми, она слышит голоса, прямо слышит…

— Что ж, и Жанна д'Арк слышала, — отвечал Педди, невинно глядя на него. — Тебе не приходило в голову, что голоса и правда есть, а не слышим их мы?

Макдьюи встал, подошёл к шахматной доске и рассеянно переставил пешку. «Значит, вот и нами так орудуют? — думал он. — А правила игры там есть? Нет, не могу, не могу, не могу!» Он подошёл к двери, но на пороге сказал с искренней печалью:

— Ты не помог мне, Энгус.

— Прости меня, Эндрью, — откликнулся священник. — В конце концов, ты сам себе поможешь. Не ты найдёшь — тебя найдут, так оно бывает всегда. Ты почувствуешь, что это не столько вера в какие-то мифы или факты, сколько особое чувство, уверенность такая, которая заполняет человека, пока сомнению не останется и уголка. Тут никто не пройдёт за тебя пути. Мы не знаем, как это произойдёт, и не можем предсказать, когда придёт.

— Я тебя не понимаю, — сказал Макдьюи.

— Ну и не надо, — мягко отвечал Педди и глубоко вздохнул.

Макдьюи вышел и тихо закрыл за собой дверь. А маленький священник долго сидел у стола и думал о том, правильно ли он говорил и как это трудно узнать.

Три мальчика сидели рядком на неудобной скамейке, ожидая приёма. Макдьюи узнал их и выглянул в дверь (надо сказать, вид у него был гораздо менее сердитый, чем раньше). То были Джорди Макнэб, Джеми Брайд и Хьюги Стирлинг. Ему стало интересно, зачем они пришли, и, отпустив последнего пациента, он отослал Вилли в палату, открыл дверь и крикнул:

— Заходите, ребята!

Они вошли важно, встали по росту, словно три органных трубы, и Хьюги сказал за всех:

— Как Мэри Руа? Лучше ей? Можно нам её навестить?

— Мэри Руа очень больна, — серьёзно отвечал Макдьюи. — Зайти к ней можно. Попробуйте её развлечь. Вы молодцы, что вспомнили о ней и спросили у меня разрешения.

— Мы не знали, что ей так худо, — сказал Джеми Брайд. — Я её не видел с похорон… — И осёкся под суровым взглядом Хьюги.

— А кошка у неё есть? — спросил Джорди.

С таким маленьким Хьюги обошёлся мягче — он положил ему руку на плечо и сказал:

— Брось, Джорди! Сам увидишь. — И обратился к ветеринару: — Я слышал, она не разговаривает. Это правда, сэр?

— Она потеряла речь, — ответил Макдьюи. — Мы надеемся, что это временно. А вы к ней пойдите, расскажите ей что-нибудь занятное… Может… может, она с вами заговорит. Тогда кто-нибудь из вас прибежит и мне скажет, ладно?

— Хорошо, сэр, — сказал Хьюги. — Мы с папой ходили на яхте и чуть не утонули. Я ей расскажу, она посмеется.

Все трое не двинулись с места, и Макдьюи понял, что, как он и подозревал, они пришли не только к Мэри Руа.

— Сэр, — сказал Хьюги Стерлинг. — Можно с вами поговорить об одном деле?

Макдьюи долго раскуривал трубку, потом проговорил сквозь облако дыма:

— Да.

— Сэр, — начал Хьюги, — мы ходили вчера смотреть цыган. Это я виноват, я их повёл. И деньги были мои.

— Мы тоже виноваты, — прервал Джеми Брайд. — Мы сами пошли.

— Они медведя бьют! — закричал Джорди, и накопившиеся слёзы хлынули из его глаз.

— Так-так, — сказал Макдьюи, хотя и не всё понял.

— Понимаете, — снова вступил Хьюги, — нам не разрешили идти. Дома очень рассердятся, если узнают.

— И правы будут, — заметил Макдьюи. — Детям туда нечего ходить.

— Нет, понимаете, там было представление! — объяснил Хьюги. — Как в цирке. Они скачут на лошадях, там лисы выступают, медведи. Я-то видел медведя в зоопарке, когда ездил в Эдинбург, я и в цирке был, но они вот никогда не видели живого медведя. А тут моя тётя, леди Стюарт, подарила мне полкроны, и ещё у меня был шестипенсовик. Вот мы все и пошли. Там билеты по шиллингу.

— Лучше б я не ходил! — вставил Джеми.

— Медведя бьют! — заголосил Джорди. — Он упал и заплакал!

И он заплакал сам, а Хьюги вынул платок, вытер ему щёки и нос и обратился к Макдьюи:

— Да, сэр, они били медведя. Они очень злые. Они и медведя бьют, и лошадей, и собак, и обезьянку. Наверное, они рассердились, что народу пришло мало и все одни деревенские. Медведь у них совсем тощий, он не может плясать, и они его бьют цепью.

Макдьюи кивнул.

— Это не всё, сэр, — продолжал Хьюги. — Там у них звери в клетках. Они должны были нам показать и не показали, очень рассердились, что мало народу, а мы сами пошли и посмотрели. Темно было, не разглядишь, но эти звери выли и плакали. И пахло у них очень плохо.

Макдьюи снова скрылся в облаке дыма.

— Так, — сказал он. — Чего же вы хотите от меня?

— Чтобы вы послали туда полицию, — отвечал Хьюги.

— Похвально, — заметил ветеринар. — Только что ж вы прямо не пошли к Макквори? Это по его части.

Мальчики переглянулись.

— Констебль Макквори сказал, — сообщил Хьюги, — что если он увидит нас около табора, он с нас шкуру спустит.

— М-да, — сказал Макдьюи. — Значит, всё должен сделать я. А что именно?

— Мы думали, сэр, — с облегчением заговорил Хьюги, — что вы туда пойдёте как доктор, всё разведаете, и они вас испугаются, или вы скажете полиции…

— Да у меня времени нет, — не сразу ответил Макдьюи. — Мэри больна…

— Мы бы с ней посидели! Понимаете, если мы напишем в полицию анонимное письмо, медведь не дотянет.

Джорди снова зарыдал:

— Он его цепью ударил в нос! У него кровь текла!

Макдьюи стал сердито выбивать трубку. Джорди собрал всё своё мужество и добавил потише:

— Медведь хромой. Из-за этого он и плясать не хочет. У него лапа раненая.