принятого в секте учения. Это были своего рода мантры, технически отточенные, четкие, совершенные. Зло, Хуан, всегда требует точности.

— Как ты увидел во всем этом проявление злых сил?

— В то время я еще не считал, что это от лукавого. Для меня это была революция, ведь Кроули выдавал себя за посланца Апокалипсиса: «Я жизнь, я долгожданная жизнь, я пришел, чтобы изменить все общество». Я видел в этом нечто хорошее, позитивное. Выполнял целый ряд ритуалов, хотя от некоторых из них воздерживался, потому что не хотел отрекаться от своей детской веры в ангела-хранителя, от почитания святого Иосифа.

— Это была антирелигиозная секта?

— Да, более чем. В то время я тоже был противником католицизма и, как я уже говорил, оставил веру своих родителей, но в глубине души так и не отрекся от некоторых элементов моей старой веры.

— Когда ты начал осознавать, что эта секта воплощает зло?

— Однажды, прежде чем попасть в тюрьму (у меня есть телефоны свидетелей, которые могут тебе это подтвердить), я был дома, и вдруг все начало чернеть. У меня в тот день было какое-то дело, уже не помню какое. Моей безымянной жены не было дома, и я подумал: «Наверное, это от каких-нибудь особенных наркотиков, которые я принимал раньше». Но я уже давно не принимал их, шел 1974 год. Я тогда временами еще употреблял кокаин, но психотропные средства уже бросил.

— Так что же именно с тобой произошло?

— Было раннее утро, а у меня, как я тебе уже сказал, все почернело в глазах, появилось такое чувство, будто я умираю. Это была осязаемая, физическая, видимая чернота. Не мое воображение, а нечто ощутимое. Первое впечатление было, что я умираю.

— Как выглядела эта чернота? Ты что-нибудь различал?

— Да, различал, потому что она занимала не все пространство, а только часть. Это как если бы эта свеча начала дымить и дым начал заполнять весь дом. Черный-черный дым, который постепенно концентрировался и временами не позволял уже почти ничего видеть. Он внушал ужас.

— Наблюдались ли какие-то другие явления? Или только дым?

— Нет, возможно, самое страшное было в звуках, — я не смог бы их описать, -которые сопровождали появление дыма.

— Ты был с кем-то или один?

— Я был совершенно один. Квартира принадлежала мне, я считал себя богатым, был счастлив. Но эта тьма, окутавшая половину дома, от пола до потолка, внушала мне ужас и в конце концов совсем вывела меня из равновесия. Меня охватила паника, потому что я почувствовал в этом присутствие дьявола. И с первой же минуты понял, что существует связь между происходящим и одной женщиной, с которой я тогда жил. С ней я пережил много галлюцинаций, но и много такого, что послужило мне на пользу, хотя этого нельзя сказать о других людях.

— Как ты повел себя при виде столь странного явления?

— Сейчас уже не помню, то ли я позвонил одному человеку из секты, то ли он позвонил мне -кажется, это был он — и сказал, что с ним происходит то же, что и со мной. Тогда я понял, что речь идет о чем-то реальном, не о галлюцинации. Кроме того, тот человек был самым сведущим во всей секте. Мы не смогли связаться с гуру, у него не был телефона, ведь в 1973 году в Рио мало у кого был телефон.

Я ничего не понимал и был очень испуган. Я попытался что-то сделать, сказал себе: надо забыть об этом, отвлечься, занять голову чем-то, чтобы преодолеть страх. Но чернота осталась, не исчезала. Тогда, чтобы отвлечься, я принялся считать диски, скопившиеся дома, их было много, а я их никогда не считал. А когда пересчитал все диски, принялся за книги, но тьма никуда не делась.

— А когда ты пересчитал все, что было в доме, что ты сделал?

— Страх продолжал меня мучить, я подумал, что единственный выход -пойти в церковь, но некая сила не позволяла мне выйти из дома. Я очень остро чувствовал присутствие смерти. В тот момент пришла женщина, с которой я тогда жил. Она принадлежала к той же секте. Она тоже только что начала видеть черноту. Постепенно стало выясняться, что со всеми происходило одно и то же, даже с Раулем. Я чувствовал присутствие Зла как чего-то видимого и осязаемого. Как будто дьявол говорил: «Вы меня вызывали, так вот я здесь».

— Сколько времени ты принадлежал к этой секте?

— Примерно два года. Я помню, что в других ситуациях, когда мы с женой принимали много наркотиков, мы приводили себя в чувство, выпив стакан молока или побрызгав в лицо водой. Но в тот момент ни у нее, ни у меня не хватало мужества дойти до ванной, ведь тогда пришлось бы войти в эту ужасную черноту. В конце концов мы решились, побрызгали себе в лицо водой, и стало немного легче. Тогда мы подумали, что надо принять душ. Так мы и сделали, но, когда вышли, ничто не изменилось: все та же угрожающая, таинственная чернота. И тогда в моем сознании всплыла вся моя детская религиозность. В тот момент меня пугала не столько смерть, сколько понимание, что эта таинственная энергия существует, что она видима и реальна.

— Вы в каких-нибудь ритуалах того тайного общества призывали силы Зла?

— Во всех. Но мы понимали Зло как великий бунт, а не как Зло само по себе.

— Это было сатанистское общество?

— По сравнению с тем, что там происходило, сатанинские ритуалы, с которыми я был хорошо знаком, кажутся пустяком. Те вещи были гораздо опаснее.

— Опаснее, чем церковь Сатаны?

— Намного, потому что это была более философская секта, лучше организованная, более опасная в своей основе. Там мы выполняли все обычные магические ритуалы, но то было царство неограниченной власти. Порой мы призывали силы Зла и получали совершенно конкретные результаты, но никогда ничего столь ощутимого, как чернота, заполнившая мой дом.

— Какие обеты вы давали, выполняя эти ритуалы и призывая силы Зла?

— Никаких. Нам принадлежала вся власть. Дьявол ведет ту же игру, что и кокаин, но заставляет поверить, что у тебя вся власть; поэтому-то я считаю энергию кокаина дьявольской, ведь кокаин дает то же ощущение всесилия, полной уверенности в себе. Но это только видимость. На самом деле становишься рабом.

— Давай вернемся к тому происшествию. Чем все закончилось?

— В конце концов я взял в руки Библию. Была суббота, около десяти часов утра. Я открыл книгу наугад, и мне попался стих из Евангелия, в котором Христос спрашивает одного человека, верует ли тот, а он отвечает: «Да, верую, но помоги моему неверию». Так вот, я прочел этот стих и дал обет, похожий на тот, который спустя совсем немного времени дал в отношении наркотиков. Я сказал себе: «С сектой покончено навсегда». И все исчезло. Потом я поговорил со своими друзьями из тайного общества, и все они пережили нечто подобное.

— Что ты сделал, чтобы уйти из секты?

— Я поговорил с одним из гуру, и тот сказал, что это был ритуал инициации. Я ответил: «Мне все равно, с сегодняшнего дня я ухожу». Моего учителя тогда не было на месте, и я послал ему телеграмму. Кстати, было очень трудно сочинить эту телеграмму, потому что при диктатуре все подвергалось цензуре. В архивах этого секретного общества очень много информации обо мне, думаю, самой нелицеприятной, потому что у них остались мои письма, статьи, сотни моих вещей.

— Они никогда не преследовали тебя за то, что ты ушел от них?

— Никогда. Но я не хочу сейчас об этом говорить, потому что уже за полночь. Продолжим потом... Правда, они давили на меня, говорили, что я трус, дурак, не понимаю, что теряю. Но не преследовали. Я не верю в то, что иногда говорят по телевидению, будто секты преследуют до самой смерти тех, кто из них выходит.

— Похоже, некоторые секты так и делают.

— В настоящих сектах считается привилегией быть членом, но, если выйдешь, ничего не случится. По крайней мере меня никогда не преследовали, хотя речь идет об одном из самых опасных и экстремистских тайных обществ.

— И все же, несмотря на тот ужас, который ты пережил из-за черной магии, ты продолжаешь считать себя магом? Не думаешь, что это может плохо отразиться на твоем имидже известного писателя?

— Нет, потому что теперь для меня быть магом означает совсем другое. Все мы, хотя бы потенциально, наделены этой силой. Быть магом означает развивать познавательные способности, которые не всегда признаются официальной системой знания. Маг — это обычный человек, но отдающий себе отчет в том, что за поверхностью вещей скрываются другие реальности, другие движения, другие течения.

То, что скрыто за видимой стороной вещей, тайный язык, которым обладают предметы, невидим, но так же реален, как и любовь, хотя мы и не можем его пощупать.

— Ты считаешь это измерение магии тайной властью?

— Как раз наоборот. Настоящий маг — это тот, кто, как сказал Христос, борется за то, чтобы ничто не было скрыто. Его призвание — открывать людям то, что власть пытается скрыть от них, срывать маски с общества, играющего секретами, чтобы поработить волю людей, — общества, предлагающего им фальшивую, разрушительную власть.

В нашем обществе, Хуан, есть множество людей, использующих секреты, чтобы получить власть над другими. Поэтому больше власти у того, кто контролирует большее количество информации. Я как-то видел одну пьесу -кажется, в театре, -там говорится о революции в некоей стране. Там министром культуры становится цензор, потому что он все знает, все контролирует. Настоящий маг не позволяет подчинить себя кастам тех, кто кричит о своем всезнании, думает, что владеет всей мудростью мира.

— Но с уверенностью могу сказать, Пауло, что очень многие боятся магии.

— И правильно делают, потому что магия таит в себе большую опасность. Я бы сравнил ее с атомной энергией. Все зависит от того, с какой целью она используется. С ее помощью можно создать атомную бомбу или производить свет. Подобно тому, как не вся атомная энергия хороша, хороша не всякая магия. Нужно уметь различать.

— У нас остался без ответа один вопрос. Ты веришь в персонификацию дьявола?

— Верю в искусственную персонификацию дьявола.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что существует один дьявол, который является левой рукой Бога, и другой дьявол -порождение персонифицирующего его коллективного бессознательного. Что такое, к примеру, слово? Это персонификация мысли. Точно так же как можно персонифицировать любовь, произнося слово «любовь», можно персонифицировать дьявола, призывая его. Но стоит только зажечь свет, и дьявол будет повержен, потому что у него не больше власти, чем та,