Губернатор Лахлан Макуэри предложил своему доброму другу Дейлу Блэндингсу воспользоваться всеми удобствами его резиденции для празднования серебряной свадьбы Сэмюела и Джоанны Дирингов. Хотя в течение долгих лет, миновавших после трагического происшествия с Джоном Блэндингсом, обе семьи и встречались на официальных приемах, они никогда не приглашали друг друга в гости.

Поэтому их примирение являлось событием более важным, чем серебряная свадьба Дирингов.

Все с величайшим волнением наблюдали за встречей двух семейств у подножия лестницы, ведущей в бальный зал. Женщины даже плакали, глядя, как крепко обнимаются Джоанна и Элизабет. Сэм и Дейл жали друг другу руки, боясь выдать словами не подобающую, как считается, мужчинам растроганность.

По этому торжественному случаю прибыли Джейсон и его жена. Именно брат Адди подкатил Джона Блэндингса к бару, устроенному в вестибюле, где они произносили тосты за здоровье членов обеих семей. Глядя на них, все добродушно посмеивались.

– Жаль, что у нас не такие большие семейства, – шутил Сэм, – а то наши ребята через час уже валялись бы на полу.

Дейл поклонился Джоанне:

– Могу я пригласить вас на первый танец, мадам?

– Конечно, – сказала она со счастливой улыбкой.

Не желая отставать, Сэмюел попросил Элизабет удостоить его вальса. Их дети со слезами на глазах наблюдали, как аплодируют родителям гости.

– Они просто замечательные… – проговорила Дорис, раскаиваясь за нанесенные Адди обиды. – Я люблю их. Я… я… – Она встретила приветливый взгляд своей подруги. – О, Адди, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?

– Считай, что все обиды позабыты, мы снова подруги. Дорис повернулась к своему жениху:

– Дорогой Луис, это счастливейший момент в моей жизни. Я вместе со своей чудесной подругой и чудесным женихом. – Она взяла обоих за руки. – Адди, это Луис Голдстоун.

– Я так рада наконец встретиться с вами. Джон так много о вас рассказывал.

В действительности, однако, Джон Блэндингс не питал особой симпатии к Луису Голдстоуну. Впервые он упомянул о нем так: «Жаль, что она выбрала себе в мужья полуеврея. Хотя, честно говоря, в нем не заметно ничего еврейского».

Адди молчала, но в глубине души ощущала то самое неприязненное чувство к Джону, которое появилось у нее еще до того, как он стал инвалидом.

Луис и Дорис, извинившись, пошли танцевать.

– Вы здесь самая красивая женщина, – раздался у нее за спиной чей-то голос.

Обернувшись, она воскликнула:

– Мистер Уэнтворт?! А я и не знала, что вы здесь.

– Блэндингсы любезно пригласили меня, так как мы были спутниками в путешествии.

Адди улыбнулась и протянула руку:

– И более галантного компаньона не бывало ни у одной женщины. Я так рада видеть вас, Уильям.

Он с восхищением оглядел ее с головы до пят:

– То, что я сказал, не комплимент, а чистейшая правда. Ни одна женщина в этом зале не сравнится с вами. И где вы взяли такое изумительное платье?

– Спасибо. Но это не платье, а блузка с юбкой.

На ней была клетчатая зеленая юбка, белая атласная блуза с оборками и поверх нее жилет цвета лесной зелени.

– Все равно… замечательный наряд.

– Многие женщины оспорили бы ваши слова, – улыбнулась Адди.

– Кажется, они выстраиваются. Не хотите ли потанцевать? – предложил Уэнтворт.

– С удовольствием.

Они заняли свои места – с одной стороны выстроились в ряд мужчины, с другой – женщины.

После танца Адди с удовольствием уселась передохнуть на открытой веранде. Уэнтворт же отправился за прохладительными напитками.

Возле балюстрады, оживленно беседуя, стояла группа мужчин. Среди них Адди узнала губернатора Макуэри, высокого, полного достоинства человека с тонкими аскетическими чертами и короткими темными волосами, зачесанными на высокий лоб. По случаю приема он был в мундире полковника.

– Да, но ослы в парламенте подходят к этому вопросу черт знает как, – говорил кому-то Макуэри. Краем глаза он заметил сидевшую в тени Адди, и мысль о том, что она могла услышать его резкое выражение, покоробила его. – Простите, дорогая леди, что я оскорбил ваш слух.

Адди весело рассмеялась:

– Уверяю вас, губернатор Макуэри, мне доводилось слышать и более резкие выражения.

В этот момент с двумя чашками пунша вернулся Уэнтворт:

– Добрый вечер, господин губернатор. Я вижу, вы флиртуете с моей дамой.

– Будь я помоложе, я бы уже скользил по паркету с вашей дамой, а вы бы сидели, скучая, в углу. А вы знаете, мисс Диринг, что мистер Уэнтворт – опасная для вас компания? Вы знаете, что он революционер?

– Нет, не знала… Уильям, мое уважение к вам еще более возросло. А против чего он бунтует, господин губернатор?

– Честно говоря, я не думаю, что борьба за введение парламентского правления означает революцию. Я всегда считал, что наша главная общая цель – добиться прекращения транспортировки каторжников в колонию, введения суда присяжных и обеспечения населению тех же прав, которыми от рождения обладают все британские подданные.

– Ах, Уильям, почему вы, молодые, так нетерпеливы? Вы же знаете, что Рим был построен не в один день. Да пойми же, черт побери, Уильям, эта колония под моим управлением достигла больших успехов, чем за все предыдущие годы. Что это, если не настоящее процветание?