В это время дня уже шла оживленная торговля, и у лавки толпились покупательницы, одетые примерно так же, как та женщина, которую они видели на ферме. На всех были одинаковые ситцевые платья.

Друзья сели на травку в тени дерева и принялись жевать и курить табак. Мордекай сунул щепотку табака в ноздрю.

Наконец число покупательниц уменьшилось до двух: эти никак не могли решить, купить ли чугунную сковородку и суповую кастрюлю.

– Ну что ж, принимайся за дело, Дэнни, – сказал Крег. Как они заранее договорились, Дэнни Мордекай встал и подошел к хозяину – высокому, сутулому человеку с длинной печальной физиономией, с неопрятными седыми бакенбардами. Одет он был во все черное.

Когда Дэнни подошел поближе, хозяин посмотрел на него с любопытством.

Дэнни улыбнулся и, протянув руку, приветствовал его по-еврейски.

Леви ответил на идиш, и они разговорились. – Мы скрывались целых семь лет, – рассказывал Мордекай.

– Это печальная история, но чего вы ожидаете от меня?

– Чтобы ты дал нам в кредит новую одежду. Высокий, похожий на аиста человек засмеялся:

– За кого ты меня принимаешь, брат Мордекай?

– Ты сам сказал, что брат. – Дэнни кивнул в сторону своих друзей. – Мы все – братья.

– Уж не станешь же ты уверять меня, что все пятеро – евреи. Один из них даже темнокожий.

– Ты говоришь совсем не о том. Ты знаешь, почему я оказался беглецом? Знаешь, за что меня отправили в эту дьявольскую исправительную колонию?

– Наверное, что-нибудь стянул? – спросил Леви с нотками сарказма в голосе.

– Таково было официальное обвинение. Но на самом деле причина другая. Я оказался единственным евреем в протестантской общине, и они постарались меня выжить. Да, брат, единственное мое преступление заключалось в том, что я еврей. И моих приятелей тоже арестовали без всяких на то оснований. Вот, например, Флинн, ирландский католик… Он потребовал, чтобы не англичане, а сами ирландцы решали свои дела. У молодого Мак-Дугала тяжкая вина – бедность. Господи, почему богачи так ненавидят бедных? А взять Рэнда и Суэйлза? Этим приписали преступления, чтобы освободить Британские острова от нежелательных элементов. Что до туземца, то тут всё ясно и так. Он как бы в большой тюрьме с самого рождения.

– Я уже наслушался подобных разговоров, – сказал Леви и повернулся, собираясь залезть в свой фургон.

Мордекай ухватил его за фалды:

– Выслушай меня до конца. Мы с тобой и эти пятеро – мы все братья. А благотворительность, как ты знаешь, начинается с собственного дома. Так что скажешь, брат Леви? Сделаешь ли ты доброе дело для своих ближних? Если ты нам не поможешь, власти тут же нас зацапают и отправят на остров Норфолк, где нас всех скуют одной цепью. Лучше бы уж повесили. Если такое случится, наша смерть будет на твоей совести.

– Хорошо-хорошо, достаточно. – Леви поднял руки, как бы сдаваясь. – Пусть все идут сюда, и я подберу им новую одежду.

Мордекай крепко обнял своего соплеменника.

– Да благословит тебя Господь, брат. Лехайим.[11]

Леви вынес большую охапку шерстяных, льняных и полотняных рубашек и брюк. А также башмаки, чулки и широкополые войлочные шляпы, отделанные бобровым мехом. Все сумели подобрать себе что-нибудь подходящее – все, за исключением тощего Суэйлза, на котором слишком просторная одежда висела мешком.

Через час они вошли в Батхёрст, где сразу же затерялись среди местного населения. Если кто-нибудь из них и выделялся, то только темнокожий Абару.

Друзья обошли все лавки и магазины по обеим сторонам главной улицы, где после недавних дождей стояла глубокая, по колено, грязь, которую месили копыта лошадей. По краям улицы тянулись деревянные тротуары, кое-где соединенные мостками. По прикидке Крега, мужчин в городе было раз в семь больше, чем женщин.

Наконец они увидели большую вывеску: