койку затащить. Святое дело! А он, мудозвон, в каких-то соревнованиях участвует, приз, вон, получил за первое место… Хотя и покуривает, поганец.

– А учеба?

– Да нормально… Я его и на охоту взял, чтоб к мужскому делу вернулся. Танцы, блин! Он же, ты знаешь, со мной на охоту – с малолетства.

– Зря ты, Депутат, на парня давишь. Пятнадцать лет – моча в башке играет, вспомни нас в этом возрасте. Помнишь восьмой класс? Тебя батя за что тогда отлупил? За то, что ты Длинному в очко мопед проиграл. Было? И что с того? В каталы подался? Спился? Скурвился?.. Да где там – и мэром был, и в законодательном хурале председательствовал, в депутатах побывал, министром стал… Мы тебя, кстати, назад губернатором ждем, знаешь?.. А парень у тебя хороший, не в кого ему плохим быть. А танцы… – Помолчал, сказал: – Повторяется шепот, повторяем следы. Никого еще опыт не спасал от беды…

– Твои, что ль, стишата?

– Если бы!.. Талантом я не вышел – такое написать… Пошли, Депутат, все же дернем по маленькой, и я посплю пару часиков. В пять без малого выходим…

Они ушли в дом.

А Пастух подумал: хорошо, что Мальчика здесь нет. Тот бы эту беседу «втемную» услыхал и стал бы изо всех сил сопереживать Депутату: мол, нормальный человек, умный, заботливый, не напился вон, в губера его здесь ждут, сын танцами увлекается…

Все это – лирика.

Но Пастух знал и прозу. Она заключалась в том, что в досье на Депутата не было сведений о его реальном финансовом положении. Ни строки! И об активах, большие бабки приносящих, тоже. Никаких заводов, газет, пароходов. Только заработная плата, немалая, да несистемные гонорары за консультации, за какие-то статьи в журналах…

Правда, жена Депутата владела вполне приличной сетью так называемых «Салонов красоты и спа». Аж в тринадцати городах, плюс Столица, где салонов было пять. Деньги хорошие наверняка. Но не гигантские, нет.

Вопрос: с чего бы так скромненько?

То ли все деньги и все «лунки» Депутата скрыты так, что спецы Наставника их не разрыли, то ли их и вправду нет. Хотя на спецов это вообще не похоже: они роют тотально.

Опять, выходит, – чистый? За что ж его тогда к высшей-то мере? Дорогу кому-то перебежал?

Оборвал себя: после помозгуем. Сначала – дело. Которое по определению – правое.

Он все-таки позволил себе слабинку: прикемарил. Одним глазом. Как научился. Сам. И не в армии – в детдоме еще. Повар детдомовский, не к ночи помянутый, говорил про него: спит-спит, а кур бачит. То есть сон чуткий. Нынешние «куры» в ожидании рассвета писали очередную пульку, негромким занятие было, разве что иные возгласы в окна вылетали. Пастух их слышал. Спать одним глазом они ему не мешали. Странное такое состояние: полусон, полуявь. Кошки так спят. И все было б тип-топ, кабы где-то сзади ветка не хрустнула б.

А дальше – рапид: левая рука – влево, правая – в упор, ноги – под себя, переворот на спину, пресс – внапряг, пошла правая нога, толчок, правая рука – вперед, бросок – и кого-то легко подмял под себя…

Три секунды. Ну, пять…

А этот кто-то – шепотом:

– Больно же, Пастух!

Пастух хватку снял и скатился вбок.

– Ты как здесь?

В траве лежал Мальчик. Малость примятый.

И в этот момент кто-то загремел на крыльце дома.

Пастух зажал Мальчику рот ладонью, глянул сквозь кусты: трое мужиков топтались там, сапоги обо что-то оббивали. Егеря? Или обслуга? Не видно отсюда… Потом в дом вошли. Опять тихо стало. Все-таки скорее – егеря…

Пастух снял ладонь с лица Мальчика и тот сразу же сообщил шепотом:

– Я на попутке. Я не мог там сидеть. Я подумал: чего тебе возвращаться за мной, время терять? А раз я здесь, сразу и уедем, если у тебя все получится… Не злись.

«Там» – это значит в квартирке. А попутка – это значит, что Мальчик знал, куда ехать. Хотя он и впрямь знал: пацаны ж на даче ему сказали.

Говорить, даже шептаться, было опасно. Тишина кругом висела – сверхпроводимая. И гад Мальчик, внятно это понимая, лежа на спине, прижал указательный палец к губам: мол, после отношения выясним. И Пастух согласился. Тоже молча.

Вопросов к Мальчику у него было – тьма. И большинство из них начиналось с наречия «как». И все они были абсолютно бессмысленными сейчас, ночью, накануне охоты, в которой Мальчику места по определению не было. Но он здесь. И место ему следовало найти. Хоть бы и к дереву привязать! Так ведь развяжется, сучонок…

И промельком – мысль: сучонок-то в одной маечке, в шортах и кроссовках. Куртку даже не взял, на рынке справленную. Куда ему в камыши? И впрямь к дереву его, что ли, приторочить?..

Прижал палец к губам: молчи, мол, коли явился. Мальчик согласно кивнул. И чуть-чуть улыбнулся: он выиграл этот раунд. Да и черт с ним, легко решил Пастух, пусть будет, раз уже есть. Снял свою жестяную куртку, набросил ее на пацана: она для него – как пальто была. Постучал по циферблату часов, выбросил пятерню. Одними губами обозначил: спи, мол.

И, чуть успокоенный, лег на пузо и уставился на окна и крыльцо базы. Вопреки ожиданиям, тихо там было. Свет в гостевой горел, видать преферансисты расписывали пульку, а кто-то ушел сон посмотреть. Ночь тихая была.

Без двадцати пять подошли давешние егеря, числом два, которые спать предпочли дома. Пусть и коротенько, но все же. Да и вряд ли они далеко от базы обитали. Третий почему-то не явился. Впрочем, да и хрен бы с ним, одним человеком меньше. Охотничий камуфляж на них был цвета прокаленного местным солнышком камыша – светло-светло желтенький, беспощадно выгоревший, тыщи раз стиранный- перестиранный. Точно в армии, машинально подумал Пастух, в цвет местам дислокации.

Как писано в старых романах: светало. Солнце еще не вышло, даже лучи не обозначило, просто воздух посветлел: из черно-синего стал серо-синим, и небо стало светло-серым, хотя с востока, от горизонта чуть-чуть пробился голубой оттенок. Времени-то у братцев-охотничков совсем мало осталось: рассветало здесь стремительно.

Егеря демонстративно потопали по ступенькам – напоминали своим подопечным, что, мол, пора приспела.

А подопечные, люди мобильные, уж и готовы были.

Они – семеро – вышли на крыльцо, экипированные с ног до головы, но, честно отметил Пастух, без перебора: такие же битые солнцем и водой «камышовые» хлопчатобумажные портки с куртками, портки вправлены в толстые носки, а на ногах – не то кеды, не то кроссовки: погода здесь жаркая.

Пастух, никогда на столь аккуратно и справно организованную охоту не ходивший, полагал, что охотники, как на картинках в детских книгах, препоясаны патронташами. Но в данном случае таковых не имелось. А имелись небольшие рюкзачки с чем-то нужным, Пастухом не знаемым, да брезентовые, похоже, пояса с несколькими подсумками. Не исключено, патроны в них и были.

Впрочем, долго рассматривать фигурантов не пришлось. Они лишь поручкались с егерями и мигом тронулись в путь. Обошли здание базы и скрылись из глаз.

– Пора, – сказал Пастух и впервые за вечер плюс ночь встал на ноги, несколько раз потянулся, попрыгал. Сказал: – И на хрена столько ненужного барахла накупили? Вон люди: идут на утку налегке, в кедах…