вряд ли попадет.
– Хорошо бы где-нибудь телевизор посмотреть, – вдруг сказал Мальчик.
Пастух понял.
– Сначала они все снимут, потом смонтируют, а часиков эдак… – глянул на часы, – в пять поставят в эфир. Ну, в шесть.
– И что потом? – спросил Мальчик.
В вопросе было больше, чем желание узнать про вечернее времяпрепровождение.
– Дорога, – ответил Пастух.
– А я?
– Тебе решать…
Подошел к проходной, дернул дверь. С порога спросил охранников:
– Мужики, а где у вас передачи для больных принимают?
Ближний охранник показал дорогу:
– Вдоль ограждения, направо, там – двухэтажное здание. На первом этаже – окно для передач.
– Спасибо, – поблагодарил. И вроде бы не утерпел: – А это правда?
– Про окно для передач? – заржал охранник.
– Да нет. – Пастух тоже засмеялся. – Я про пациента вашего, к кому власти поехали. Помер, что ли?
– Мертвей не бывает, – сказал охранник и добавил: – Дверь-то закрой…
И пошли Пастух с Мальчиком к ненужному им окну для передач.
– Зачем это? – спросил Мальчик.
– Мы здесь долго стояли, – ответил Пастух. – И без дела.
– А передача – это дело?
– Какое-никакое. Таких, что передачи приносят, много. Их не запоминают.
– Передадим и вернемся к машине, да?
– Ты понял, – сказал Пастух.
– А потом?
– Потом заскочим в квартиру, соберемся по-быстрому, заедем куда-нибудь, где телевизор есть и включен, и – дальше.
– Я с тобой… с вами? – то ли спросил, то ли утвердил.
– Я же сказал: решай сам. Ты же у нас самостоятельный член общества. И можешь на «ты»… – И зачем-то добавил бессмысленное: – Брат у меня точно таким же был…
– Был? Вы… ты же сказал, что есть…
– Есть, есть, – усмехнулся Пастух. – Вырос просто…
Мальчик допытывался до подробностей:
– А куда мы дальше?
Не спросил – зачем. А «мы» – это и было решение.
– Не слишком далеко.
Вообще-то Пастуху было любопытно узнать, зачем Мальчику это странное, если сие прилагательное вообще уместно, путешествие. И с чего бы такая неукротимая настойчивость? Не хочет возвращаться в детдом? Это-то понятно. Неясно иное: жил ли он в детдоме? Многое иное неясно. Например, как вчера добирался до места аварии? Откуда узнал? Следил за Пастухом?..
И еще цепочка вопросов: откуда взялся, почему остался один, чем ему не люб детдом, что вообще хочет он от своей недлинной пока жизни?..
И уже к Пастуху вопрос, то есть к себе самому: а на кой хрен тебе эта головная боль? Ты – перелетная птица, перекати-поле, человек-без-дома-и-близких. Одним словом – вольняшка. Зачем тебе попутчик и, как уже случилось, подельник? Однозначно: обуза, груз. Более того: сильный фактор несчитанного риска, потому что ты отвечаешь за дело и за себя – в деле. А все иное – помеха. Короче, зачем?
И – как в телефоне: ждите ответа, ждите ответа…
Отвечать вот только некому.
Плюс – почему-то не хочется.
– Слушай, – сказал Пастух, – а может, тебе…
– Не может, – резко перебил Мальчик. – Лучше убей и меня тоже.
– Я никого не убиваю… – сказал и понял, что сказал лишнее.
И не важное для Мальчика.
– Глупо, – не Пастуху, а в пространство сказал Мальчик. – Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Ты не понимаешь! – Он чуть ли не плакал, или это показалось Пастуху. – Мы не должны быть друг без друга. Как… – притормозил, поискал сравнение… – как странники в ночи…
Лучше ничего не придумал. «Странники в ночи» – это, конечно, круто. И Пастух неожиданно развеселился.
– А и черт с тобой! – заявил. – Тебе же хуже. Жил бы сейчас в тепле и на всем казенном, а тут – дорога, жратва говенная, квартиры засранные… Ничего, что я своими словами?
– Я их давно выучил… – Мальчик явно почувствовал перемену в зыбкой позиции Пастуха. Улыбнулся даже. – А невредно и телик посмотреть. Часики-то тикают…
Они забрали из съемной квартиры скарб, Пастух забежал в банк и взял из ячейки сумку с «хозяйством». Ячейку, как водится, не сдал, за месяц уплачено. И поехали они в кафушку с внятным названием «У телевизора». Типа – чайку попить. А в восемнадцать ноль-ноль уж и не по местному, а вообще по Первому каналу в программе «Новости» не только сообщили о трагической гибели Спортсмена, но и показали репортаж с места событий.
Спортсмен умер сразу. На месте аварии. Перелом шейных позвонков. И человек в масштабах Страны вроде бы не из самых-самых, но все ж Первый канал память почтил. Вечную.
А и то: часто ли телезрители Страны имеют сомнительное удовольствие узнать, как погибают сильные мира сего? Да пусть и по дурости даже!..
И Пастух по-прежнему не мог взять в толк: почему именно Спортсмен попал в список Службы? Чем он лучше или хуже сотен, если не тысяч таких «спортсменов»?
Риторический по сути вопрос, а ответа хочется…
Случай покойного Мэра такого вопроса не вызывал.
Выехали еще засветло. Ехать и впрямь было не слишком далеко и долго: три часа по хорошей дороге. И четыре дня из отпущенного на все про все срока сэкономлено. В сумме. Но есть вопрос: а зачем сэкономлено? Срок обозначен и акцептован обеими сторонами – Наставником и Пастухом. За скорость Пастуху не платят, платят за результат. Два результата, скажем казенно, достигнуты. Куда спешим?
Пастух, конечно, имел ответ, но неубедительный. Из народных поговорок: баба с возу – кобыле легче, сделал дело – гуляй смело. И так далее. Но гулять-то он в принципе не умел, да и результаты не делил на легкие и не очень. А что быстро в этот раз получилось – так ведь как зато красиво…
– Красиво было, – подтвердил Мальчик.
– Я, что, вслух что-то сказал? – ошалело спросил Пастух.
– Нет, – ответил Мальчик, – это я сам с собой. Красиво Спортсмен погиб. Как и жил, полагаю. Жалко его…
Пастух так вообще-то не думал. Те, кого он казнил, по определению не стоили жалости. Хотя определение выносил не он. Он всего лишь принимал его и не думал: верно оно или нет. Привык к воинской истине: приказы не обсуждаются. Он солдат.
И впервые поймал себя на крамольной мысли: а как же все-таки хочется обсудить!..
– Да, спросить хотел, – вдруг вспомнил он. – Ты давеча стихи, что ли, процитировал? Как там: каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Кто написал?
– Поэт один. Из Страны-Острова. Умер давно…
– Жаль, – сказал Пастух.
И сам не понял, что ему жаль: то ли умершего поэта, то ли правоты воистину железной формулы, тем поэтом выкованной…
