Великого Хребта и Большой братской Страны, которая прежде была частью умельцами разрушенного и уже почти забытого Союза Народов.

Там, в этом городе, жил один общительный человек, молодой еще, чуть постарше Пастуха, а уже достойно представлял большую газовую Империю, любил выпивку, праздники, баб и, конечно, деньги.

Но о нем – по приезде. Там и почитаем подробно, что он и кто он.

А пока надо заправиться и поспать – хотя бы пару часов. До рассвета. Светает еще рано.

Выехал из Города-на-Реке в начале седьмого утра.

Сотня в час – не самая быстрая езда, но менты, как известно, не дремлют даже в такую рань. Сразу за первым на пути районным городком – одним, кстати, из древнейших, поминаемым в писцовых книгах аж в семнадцатом веке, Пастух увидел на обочине пацанчика. Тот стоял у трассы, как у быстрой реки, просто смотрел на текущую мимо дорогу и, не исключено, чего-то ждал. Просто ждал.

Пастух трепетно относился к детям, особенно – к подросткам. Жизнь так заставила. Или обучила. И не терпел же никогда никого в салоне, а уж если и рулил далеко – тем более, но тут прижал тормоз и, гася скорость, подъехал к парню.

Батя в детдоме сказал бы в подобном случае: медведь в лесу издох. То есть поступок Пастуха – из ряда вон для него. При чем здесь медведь и с какого ляда ему подыхать – Батя не объяснял. Темна вода во языцех…

Опустил стекло.

– Потерялся? – бессмысленный вопрос, но иного не сложилось.

Парень подошел к машине, заглянул в салон. Смотрел на Пастуха и молчал. Лет двенадцать ему на глаз было, Пастух умел угадывать возраст детей – от пяти и выше, жизнь с младшим братом обучила, тот на его глазах вырос. А до поры – и на руках.

– Чего молчишь?

– Думаю, – сказал мальчик.

– Нашел время и место… Тебя подвезти куда-нибудь?

Не хотел, не умел, а спросил-таки.

– А куда вы едете? – логично полюбопытствовал мальчик.

– Далеко. Город-в-Степи. Слыхал о таком?

Мальчик думал. И смотрел на Пастуха, не отводя глаз. Но не враждебно и не просительно. По- взрослому как-то смотрел. Типа – изучал объект.

– Вообще-то мне по пути, – высказался.

Это ему, оказывается, по пути!

Пастух усмехнулся и, сам себя не очень понимая, предложил:

– Садись. К вечеру там будем.

Мальчик открыл дверь и сел рядом с Пастухом. Пристегнулся.

– Поехали, – разрешил.

Пастух, поймав просвет в траффике, нырнул в него и погнал. И только тогда сообразил:

– А где твои родители?

– Их уже нет, – странно ответил мальчик.

– То есть? Что значит – уже нет? Уехали? Умерли, не дай Бог? Бросили тебя? Или ты вообще детдомовский?

Мальчик молчал. Думал.

Пастух не переспрашивал. Рулил.

Двенадцать-тринадцать лет – не самый простой возраст. Начало взросления. Осознание себя личностью, которая старше, нежели в свидетельстве о рождении написано. Непонимание взрослых, которые не хотят или не умеют замечать личность в сыне ли, в ученике ли, в соседе по дому, в попутчике ли. В брате, к слову. Обида на мир, как щит… Пастух все это когда-то проходил – год за годом, день за днем. Брат взрослел на глазах, а он, Пастух, был ему и отцом, и матерью, и учителем, и нянькой, и другом.

И врагом…

Так сложилось.

– Детдомовский, – ответил наконец мальчик.

Соврал, подумал Пастух.

Он очень долго и очень близко был с братом. Как родителей не стало. Как он, Пастух, и пятилетний тогда брат, остались одни в деревенском доме. Пастуху шел двенадцатый. Соседи, конечно, помогали чем могли, но родной власти не положено было оставлять сирот без опеки, вот и спустя три месяца после смерти мамы и отца братья попали в детдом. И началась серьезная жизнь. Не лучше и не хуже, чем прежде. Просто другая…

Непросто вспоминать и не в жилу.

– Ты смотри, я тоже детдомовский, – невесть чему и зачем обрадовался Пастух. Не совпадению, конечно, обрадовался. Какое, к черту, совпадение, если пацан врет. Детдомом от него и не пахнет. Но для поддержки разговора отчего бы и не сыграть радость? – А сейчас куда путь держишь?

– Туда же, куда и вы.

– Ты знаешь мой маршрут?

– С чего бы? Просто мне без разницы. Лишь бы подальше.

– Сбежал из детдома?

– Почему сбежал? Ушел. Надо было…

А может, и детдомовец. Пастух не ведал, какие они сегодня – детдомовцы. Вон – мода пошла: помогать им с барского плеча, покупать в детдома автобусы, киноустановки, мебель… Крыша если и не поедет, то сдвинется хоть на малость.

Да Бог с ним, с пацаном. Хочешь быть детдомовцем – будь им. Пастуху не жалко.

– Настолько надо, что никому не сказал, верно?

Мальчик опять думал. Не просто тянул время, догадывался Пастух, а именно думал. Искал ответ точный, краткий и ни к чему не обязывающий. Либо пацан нерешительный, что по-любому странно для детдомовца, либо дорого ценит слово произнесенное.

– Никому, – ответил наконец.

– Твое дело, – равнодушно согласился Пастух. – Только воспитателей жалко: они сейчас там хватятся тебя, забегают, как ошпаренные, в ментовку позвонят, фотку твою размножат и на столбах вывесят. Их разыскивает милиция… Это тебе надо?

– Мне – нет, – ответил мальчик, опять чуть подумав.

– А кому?

– Вероятно, никому теперь. Вы же меня увезли из Города-на-Реке.

– И что с того? Сообщение о пропавшем из детского дома ребенке, а также его приметы и фото будут разосланы по всем отделениям милиции Страны или, для начала, по Приречному региону.

Мальчик смотрел в окно. Пастух гнал машину за сотню и никакими своими действиями не подтверждал то, что говорил назидательно и самому противно.

Километра два проскочили, пока мальчик не разродился наконец ответом.

– Все, о чем вы говорите, произойдет не раньше чем через неделю. А то и позже. Я же не опасный преступник и не сын олигарха, чтоб искать меня с сиренами. Разошлют фотографию по районам, откатают