Власть — это сила, действующая по собственным законам. Человек, овладевший властью, со временем становится ее рабом. Она превращается в привычку, от которой трудно, невозможно отказаться. И уже не человек начинает управлять властью, а она им.

Аденауэр не избежал воздействия этих законов. На втором десятке канцлерства он все более становился авторитарным правителем, убежденным, что только он знает истину в последней инстанции, что только он может и должен управлять государством. Канцлер не преследовал личной выгоды. Считал, что действует в интересах народа и государства. Никто иной не обладал столь богатым опытом и умением. А потому власть его должна была оставаться незыблемой. На партию свою он посматривал, как верховный жрец на паству. С оппозицией считался мало. Государственная машина работала отлажено, четко, без перебоев. Откажись он от власти — все пошло бы прахом.

Не учитывал Аденауэр, что в хорошо организованном правовом государстве с налаженной экономикой и высоким жизненным уровнем отпадает надобность в сильной руке, в «демократии канцлера». Управлять могут и менее значимые фигуры. К тому же парламентско-демократическое мышление постоянно влечет к переменам, рождает надежду, что с приходом во власть новых людей будут решены проблемы, так и не решенные старой властью. А таковые неизбежны даже в самом благополучном обществе.

Авторитет Аденауэра оставался на высоком уровне. Но блеск его правления тускнел. Культ лидера в демократическом обществе со временем неизбежно ведет к возникновению антикульта. Канцлер всегда был самым крупным объектом для критики. Поначалу ее перекрывали успехи, связанные с его именем. Но к успехам привыкли. Критика стала более заметной, более воспринимаемой, вызывала недовольство властью и ее верховным носителем. Деятели ХДС/ХСС публично клялись в верности Аденауэру, а за его спиной поговаривали о возможном преемнике.

В 1959 году предстояли очередные выборы президента Федеративной Республики. Хойс уходил в отставку. Аденауэр предложил фракции ХДС/ХСС в бундестаге выдвинуть на президентский пост Эрхарда. Депутаты не согласились. Эрхард должен остаться в сфере активной политики и стать преемником канцлера. Впервые важное решение, предложенное Аденауэром, не нашло поддержки в собственной партии.

Лидеры ХДС/ХСС понимали, что эра Аденауэра кончается. Возникла идея дать ему возможность достойно закончить политическую карьеру, предоставить пост президента страны на последующие пять лет. Срок его президентства окончился бы, когда возраст Аденауэра подходил бы к девяносто годам.

Окружение канцлера советовало ему принять предложение. Аденауэр задумался. Он не хотел видеть Эрхарда канцлером. Считал, что тот слаб во внешней политике и не сумеет должным образом распорядиться наследием Аденауэра. Эрхард, по его мнению, неправильно оценивал значение экономической и политической интеграции Западной Европы и мог затормозить или вообще приостановить этот процесс.

После длительных размышлений Аденауэр согласился стать президентом, но с условием, что его преемником будет не Эрхард, а министр финансов Этцель, который был близок к канцлеру и послушно выполнял его волю. Аденауэр был убежден, что достойной замены ему нет и что если она произойдет, то только с его благословения.

В апреле 1959 года Аденауэр отправился в отпуск в любимую Каденаббию. Он захватил с собой конституцию ФРГ и начал изучать на предмет того, какими правами он будет обладать, если станет президентом. И тут его постигло разочарование. Он не получит таких полномочий, как, например, де Голль, не сможет влиять на политику. Он будет представительствовать и только.

Аденауэр знал все это на практике. Ведь он управлял государством без какой-либо оглядки на президента Хойса, считал его слабым политиком. Возможно, в конституции есть положения, которые позволят Аденауэру, опираясь на свой опыт и авторитет, оказывать решающее воздействие на политическую жизнь страны? Однако ничего подобного в Основном законе он не нашел. Можно было бы попытаться изменить конституцию. Но удастся ли такой шаг?

…Жизнь в Каденаббии шла своим чередом. Стучал телетайп, звонили телефоны. Личный референт разбирал почту. Две секретарши всегда готовы были к диктовкам. На месте находились и люди из службы безопасности. Раз в неделю прибывал курьер из Бонна с бумагами.

Но как-то незаметно сократилось число посетителей. Более частыми стали пешие и автомобильные прогулки Аденауэра, удлинилось время за игрой в шары — боччо. С близкими он почти не говорил о политике, но охотно беседовал о музыке и живописи. Жизненный тонус поднимался. Настроение улучшалось. Вдруг явилась мысль скрыться на целый день и заехать в Швейцарию. При подъезде к границе шофер напомнил, что они не взяли с собой паспорта. Пришлось вернуться к радости персонала, не привыкшего к неожиданным поступкам канцлера.

Кончался отпуск. Пришло сообщение, что руководство фракции ХДС/ХСС настаивает на избрании канцлером Эрхарда, а не Этцеля. Аденауэр вернулся в Бонн и на первом же заседании кабинета министров сказал, что сложное международное положение не позволяет ему оставить пост канцлера. Наметившийся было бунт фракции удалось подавить быстро. Аденауэр заявил об отказе баллотироваться на пост президента и о желании остаться канцлером. Фракция без борьбы приняла его решение. Противоборство могло бы серьезно подорвать позиции ХДС/ХСС в стране. Страсти, бушевавшие почти два месяца, улеглись. Аденауэр сохранил власть.

На очередной пресс-конференции один из журналистов спросил Аденауэра, почему он отказался от президентского поста. Канцлер с серьезным видом ответил:

— Мне сказали, что на президентской вилле Хаммершмидт есть в запасе лишь красные вина. Я попросил Глобке перенести туда из дворца Шаумбург рейнские и мозельские. Но он сказал, что это не положено. Тогда я решил остаться на прежнем месте — красные вина мне не годятся.

Участники пресс-конференции заулыбались. Больше подобных вопросов не задавали.

Президентом был избран Генрих Любке, занимавший в правительстве Аденауэра пост министра сельского хозяйства. Как политик он мало проявил себя. Представительствовал достойно. Действовал в полном согласии с канцлером.

Приближалось 85-летие Аденауэра. Здоровье начало давать сбои. Частые простуды. Довольно тяжелый бронхит. Потом легкий, но тем не менее инфаркт. Казалось, жизнь канцлера, его рабочий распорядок оставались прежними. Но перемены все же были. Журналисты, собиравшиеся на беседы за чашкой чая во дворце Шаумбург, отмечали, что канцлер выглядит болезненным. Появились новые морщины на лбу. Говорить стал медленно и очень тихо. Удивлялись, что тем не менее дух его крепок, мысль четка и логична.

Дом в Рёндорфе оберегался от посетителей. Более частыми стали уединения канцлера. Он подолгу задерживался в гостиной с ее мягким ковром, напольными часами и стереосистемой. Вновь и вновь обращался к любимым картинам. Медленно шел вдоль книжных полок, посматривая на тома «Большого Брокгауза», парламентских речей Бисмарка, книги стихов, собрания сочинений Теккерея, Диккенса, Голсуорси, Гёте, ценные издания Монтескье и Фонтэна, подаренные французами. Сняв томик с полки, переходил в застекленную лоджию, примыкавшую к гостиной и названную в семье «каютой». Сидя в мягком кресле и не раскрывая книги, любовался Рейном и думал о жизни. Семья осторожно советовала отказаться от государственной деятельности и заняться мемуарами. Нет, к этому он еще не готов, не видно сильных наследников. Дело жизни может оказаться под угрозой.

Так думалось Аденауэру. Он не признавался себе, что не хочет расставаться с властью и тем положением, которое она давала. Власть держала в невидимых, но крепких объятиях, разорвать которые он не мог.

Положение перед выборами складывалось не в пользу ХДС/ХСС. Дела в стране шли хорошо, но это принималось как должное. Строительство же Берлинской стены, беспомощность правительства в германском вопросе подрывали авторитет Аденауэра. Влиятельный гамбургский журнал «Шпигель» писал: «85-летний старик не в состоянии стоять во главе современного индустриального государства. Аденауэр и его западные союзники ничего не могут поделать в Берлине. Ульбрихт побеждает и диктует свои