— Мне рассказали, что в случае тревоги ваши самолеты поднимутся в воздух через пять минут. Что-то не верится…

Командир, не говоря ни слова, вынул из кармана свисток с особым звучанием и свистнул. Аэродром пришел в движение. Через несколько минут от стартовой полосы оторвался истребитель, за ним второй, третий.

— Прекрасно! — воскликнул Аденауэр. — Теперь я верю.

Приближалась конференция в верхах с участием Советского Союза. За две недели до ее открытия над Уралом сбили американский самолет-разведчик. Хрущев усилил пропагандистские атаки. Аденауэр волновался: советская сторона получила внушительный козырь в игре с западными державами.

Накануне встречи Аденауэр поспешил в Париж, чтобы переговорить с западными лидерами. Канцлер доказывал, что Хрущев сознательно преувеличивает значение инцидента со сбитым самолетом. Его цель — вынудить Запад принять условия Москвы по Берлину. В беседах Аденауэр почувствовал, что англичане и особенно американцы проявляют колебания.

В западных странах накапливалось раздражение. Непримиримость Аденауэра затрудняла маневрирование при контактах с Советским Союзом. Обозреватель Уолтер Липпман писал в «Нью-Йорк геральд трибюн»: «Доктор Аденауэр хочет быть цензором, определяющим, что именно разрешается обсуждать на совещании с Хрущевым. Похоже, что он вообще не хочет никаких переговоров. Бонн ошибается, если считает, что наша страна будет нести за него бремя, а он — принимать решения и диктовать политику».

Лондонская «Дейли скэтч» вторила: «Не дайте одурачить себя старому лису… Федеральный канцлер — тот человек в Европе, который блокирует решение мировых проблем».

Тревога Аденауэра усиливалась. Он опасался, что Хрущев загонит Эйзенхауэра в тупик и вынудит уступить, сыграв на инциденте с самолетом.

События обернулись иначе. Хрущев, прибыв в Париж, в ультимативной форме потребовал публичных извинений от американского президента. Эйзенхауэр на это не пошел. Советский лидер перегнул палку. Он сорвал конференцию.

Аденауэр вздохнул с облегчением. На заседании кабинета он сказал:

— Нам здорово повезло. Хрущев совершил большую ошибку. Он мог многого добиться от Эйзенхауэра.

Перед отлетом из Парижа Хрущев давал заключительную пресс-конференцию. Зачитав вступительный текст, услышал неодобрительные гудение и выкрики. Он взорвался и, беспорядочно жестикулируя, стал быстро говорить:

— Хочу сразу ответить тем, кто здесь «укает». Меня информировали, что канцлер Аденауэр прислал агентов, недобитых под Сталинградом. Они шли тогда с уканьем. А мы так им укнули, что на три метра в землю вогнали. Так что вы укайте, да оглядывайтесь…

Хрущев не случайно задел Аденауэра. Он понимал, что после смерти Даллеса Аденауэр среди западных лидеров остается наиболее твердым и последовательным антикоммунистом, нацеливавшим Запад на решительные действия против распространения советского влияния на Европу.

Советскому лидеру доложили, что Аденауэр, защищая американского президента после истории с самолетом-разведчиком «У-2», заявил, что Россия ведет шпионаж значительно шире и интенсивнее. Хрущев возмутился:

— Подобное может говорить человек, утративший разум, или тот, кто играет ва-банк. Он, видимо, рассуждает так: я прожил 84 года и все равно скоро окажусь в гробу, а после меня — хоть потоп. Человека, делающего подобные заявления, давно пора одеть в смирительную рубашку и отправить в сумасшедший дом.

В Бонне спокойно восприняли высказывания Хрущева. К ним уже привыкли. Советская пропаганда практически каждодневно изощрялась в навешивании ярлыков на Аденауэра.

В Соединенных Штатах приближались президентские выборы. Аденауэр «болел» за Никсона. Победу Джона Кеннеди встретил с тревогой. Молодой президент проявлял готовность к разработке нового статуса Берлина, но только на основе разумного компромисса с русскими. В Вашингтоне теперь не желали, чтобы Бонн стал тормозом при решении вопросов разоружения. Им отдавали приоритет, а германские дела относили к неглавным.

В апреле 1961 года состоялась первая встреча Аденауэра с Кеннеди. Канцлер тщательно готовился к ней. Начал ее наступательно. Высказал недовольство тем, что НАТО проводит пассивную политику в Европе и отдает инициативу Москве. Соединенные Штаты не используют свое моральное право на руководство и не дают должного отпора России.

Кеннеди уверял в готовности защищать Федеративную Республику и Западный Берлин, но особой решительности не проявлял.

В коммюнике зафиксировали идентичность позиций США и ФРГ по международным вопросам. Однако не все было столь гладким. Кеннеди не понравился поучительный тон Аденауэра, попытки говорить с ним с высоты двукратной разницы в возрасте. У Аденауэра же не рассеялись опасения, что американский президент пойдет на соглашение с русскими без учета интересов Бонна.

После венской встречи Кеннеди с Хрущевым Аденауэр вновь поспешил в Вашингтон. Канцлеру не удалось получить твердых заверений, что Соединенные Штаты не пойдут на компромисс по Берлину. По закрытым каналам американцы давали понять Москве, что хотят достигнуть соглашения по Западному Берлину, что воевать из-за него бессмысленно. Есть все возможности стабилизировать положение и в течение трех — пяти лет договориться о постепенном выводе американских и советских войск из Европы.

С тяжелым чувством Аденауэр покидал Вашингтон. Оставалась надежда, что переговоры американцев с Москвой сорвутся из-за прямолинейной, неуступчивой позиции советских лидеров, что де Голль и Макмиллан окажут поддержку ФРГ и канцлер, в конечном счете, отстоит свои позиции.

Помощь, как ни странно, пришла из Москвы. Хрущев развязал «кубинский кризис», поставивший мир на грань ядерной войны. После его урегулирования предложения Москвы по германскому вопросу, включая и требование об образовании вольного города Западный Берлин, постепенно ушли в небытие. Канцлер успокоился и занялся укреплением позиций Федеративной Республики в НАТО и европейских организациях.

Путь Аденауэра в борьбе за власть и канцлерство обозначен вехами противостояния с социал- демократами — главной силой оппозиции. И хотя он не уставал утверждать, что демократическое общество нуждается в сильной оппозиции, едва ли Аденауэр получал удовлетворение от бескомпромиссных схваток с Шумахером, в которых он далеко не всегда оказывался победителем. Тем не менее, когда неистовый противник умер, он послал телеграмму соболезнования и не раз заявлял, что сожалеет о потере столь серьезного оппонента. Шумахер в Западной Германии был единственным деятелем, который по своему политическому уровню мог сравниться с Аденауэром. Именно у него в период становления Федеративной Республики были реальные шансы стать канцлером и повести страну совсем по иному пути.

История распорядилась иначе, отправив Шумахера и немецких социал-демократов на десятилетия в оппозицию. Возрождение страны, ее все большее процветание проходили под непрекращающийся аккомпанемент оппозиционной критики правительства, его действий во внешней и внутренней политике. Продолжаться вечно так не могло. Жизнь отдавала победу Аденауэру. Голос оппозиции затихал. Ее критика переходила в сферу позиций непринципиальных, требовала что-то улучшить, что-то дополнить, но не изменять коренным образом. Резкие, подчас на грани парламентской этики выражения в адрес канцлера уходили в прошлое, ибо они оборачивались потерей избирательных голосов. Как-то Аденауэр пожаловался пресс-шефу Эккардту:

— Пресса так мало пишет о моих успехах, но подхватывает даже самую мелочь, если она дает повод