Но мальчик, стоящий на выровненной ветрами и влагой земле, не многим отличается от своих далеких предков — от Туры, Кале, Урлу и даже Джаала. Людям ни разу не пришлось существенно измениться, поскольку человечество само меняло окружающий мир и тем самым задушило эволюционный прогресс.
Повсюду во Вселенной — одно и то же. С возникновением разума история любой биосферы заметно упрощается. В этом главная причина молчания звезд.
Но долгий период земной истории подошел к концу. Еще несколько поколений, и потомки Рууля сгинут — тихо, без страданий, спекаясь в обезвоженных пещерах. Жизнь сохранится, и по всей планете раскинутся ярким цветом древние термофильные микроорганизмы. Но людей больше не будет: человечество уйдет, оставив после себя пласты песчаника возрастом почти миллиард лет, в котором — кострища, обработанные камни и человеческие кости.
— Рууль! Рууль! Вот ты где! — Мать, вся в красной пыли, с усилием карабкалась по расщелине. — Мне сказали, что ты направился сюда. Я места себе не находила! Рууль, что ты делаешь?
Мальчик раскинул руки; объяснить он не мог. Не хотелось обижать мать, но его переполнял восторг от открытия.
— Посмотри, что я нашел, мама!
— Что?
Ребенок принялся возбужденно лепетать об очагах, орудиях и костях.
— Может быть, здесь жила орава людей и дым от их костров поднимался до самого неба! Мама, а мы вернемся сюда жить?
— Наверное, когда-нибудь вернемся, — машинально произнесла женщина, чтобы утихомирить сына.
Но этого ответа было явно недостаточно, чтобы успокоить Рууля. Снедаемый любопытством, он еще раз взглянул на гладкое восходящее солнце. Земля на закате своих дней оказалась удивительным местом. Мальчик горел жаждой исследований.
— Ну, можно я еще погуляю? Совсем чуть-чуть!..
— Нет, — мягко произнесла мать. — На сегодня хватит приключений. Пора. Идем. — И, положив руку на плечо сына, повела его домой.
ЭЛИЗАБЕТ КУНИГАН
Звезда Полынь
Аня умерла в ту неделю, когда к земле подошла комета. Поначалу яркая искра на востоке, она росла, тащила за собой светящееся белое облако — мерцающий снежок, заброшенный в небо из промерзшей Сибири. Аня ее не видела. Она, девяностодевятилетняя, лежала в последнем ледяном дворце под опекой машин, которые были еще старше. Их антенны нащупали новое небесное тело. Их голоса сообщили о нем, отдались эхом в сводчатых камерах и давно опустевших коридорах, где редкие пушистые зверьки шевельнули усиками и навострили мохнатые ушки, а потом вернулись к своим делам. Голоса шептались в комнате Анны. Она уже не могла говорить, но электронные глаза поняли движение ее губ и зарегистрировали, что последним ее словом было: «Полынь». Последний прерывистый вдох, и ее глаза закрылись.
Машины перешли к кладбищенскому участку и высверлили кусок льда. Тело Ани облекли в вышитый саван и опустили ногами вперед в образовавшуюся дыру. Затем машины, как были обучены, благоговейно засыпали ее могилу ледяной пылью и включили музыку, подобающую хозяйке дворца. Ее услышали только волки и медведи в чащобе.
Могила Ани, последняя во многих рядах таких же могил, застыла под холодным взглядом кометы.
Комета пронеслась над морщинами гор, иссохшими равнинами, над опаленным солнцем океаном. Дикие псы выли на нее, совы моргали под ее ярким взглядом.
Кури присел под колючим деревом. Черная тень его под солнцем экватора была совсем крошечной. Он протянул длинную костлявую руку и взял желтую стекляшку из горки цветных осколков поющего стекла, осторожно добавил ее к другим, отложенным раньше. Поразмыслил несколько минут, подперев подбородок ладонями, выбрал еще один, на этот раз зеленый, и поместил к другим. Снял широкополую шляпу и наполнил ее до половины отобранными стекляшками, неловко поднялся и пошел к дому у озера. Его жилистое тело было обнажено, корявые ступни босы. Шляпу он нес в руках, и только черные с сединой колечки волос защищали голову от солнца.
Путь его лежал к куполу, занимавшему сотню метров плоской пустыни, окаймленной темным тростником. Отсюда тянулось к западу зеленое, как нефрит, озеро. Перышки белого пара струились из вулкана на Крокодиловом острове и растворялись в мареве. На полпути Кури остановился передохнуть: едкие испарения вулкана драли глотку. Он прищурился, наполовину ослепленный красотой своего старинного дома, сверкавшего как переливчатый самоцвет между ним и озером. В это время дня окна были почти неслышимы, лишь намекая на гармонию, зато в глазах мелькали отблески полуденного солнца.
Что-то шевельнулось у воды. Кури прикрыл глаза от солнца свободной рукой, усмехнулся и громко свистнул в два пальца. Существо, отозвавшееся на зов, заскакало к нему на всех четырех, но, приблизившись, поднялось на задние лапы. Оно сложило тонкие передние лапы на желто-коричневой, как земля, груди, с плоской кошачьей рожицы взглянули по-собачьи преданные зеленые глаза. Язык царапнул Кури кожу.
Он наклонился, поцеловал ее между ушей и сказал:
— Попить, Нефрит.
— Пить? Вода? Сок пить? — ответила она с придыханием низким голосом. Потерлась головой о его ладонь, и он почесал ей под подбородком.
— Сок. В доме, — сказал он.
Она помчалась обратно к светящемуся зданию, помахивая хвостом, как желтым пушистым пером. Кури шел медленнее, прижимая к груди шляпу. Стеклышки тихо звенели, подхватив вибрацию дома. Его ноги оставляли еще одну цепочку следов в пыли. Он оглянулся: сегодняшний след тянулся только до дерева, да и вчерашний не дальше, а все же Кури очень устал. Он прищурился, всматриваясь в прежние следы. Следы лапок Нефрит пересекали их во все стороны, и тут же были следы побольше, ее диких родственников — приемышей. Он узнал след антилопы и — не без тревоги — недавний след клыкастого леопарда. Вдали еле видные отпечатки копыт его дромадера. Неужели он так давно не ездил в пустыню? Кури с некоторым удивлением подсчитал, что с тех пор прошло не меньше двух месяцев. Он медленно поворачивался, тщетно высматривая собственные следы, уходящие дальше колючего дерева с кучей стекляшек, сверкающих на солнце. Взглянул на свои руки, черные и морщинистые, на предплечья, тонкие и жесткие, как сухая древесная ветвь. На душу его легла тень.
Кури пожал плечами и потащился дальше. Хотелось пить, и надо было заняться восточным окном. Темный вход в его дом был прохладным и манил блестящими окнами. Кури пригнулся, чтобы не удариться о свод туннеля, и нырнул внутрь, как лиса в нору. Снова запыхавшись, сел под прохладным светом северного окна, сиявшего высоко над ним. Нефрит подскочила на задних лапах, держа в передних кувшин. Кури выпил, и на коже выступили прохладные бусинки пота. Повернулся к Нефрит, но она предугадала его
