зелени. Мценский тащился с последнего урока, набрякший предчувствием «катаклизма» и печалью, вызванной всегдашним отсутствием денег. То было время, когда он еще делился доходами с семьей. На Невский проспект по дороге к дому Мценский выходил отнюдь не из желания насладиться красотами архитектуры, но исключительно из-за призрачной возможности «продлить удовольствие». На Невском, в его людской стремнине, случались непредсказуемые встречи, сулившие желанное «продление».

Евгений У покоев был городской знаменитостью в определенных кругах. А вот какого именно профиля, Мценский в точности не знал, но знаменитостью явно незначительной и к тому же пьющей: то ли актер, то ли поэт-песенник, но скорей всего — спортсмен. В городе с ним долго возились: воспитывали, перевоспитывали. Упокоев метался по асфальту на своих «Жигулях», невинно улыбался инспекторам ГАИ, но время от времени приходилось ему дышать в индикаторный приборчик, и тогда его ненадолго лишали водительских прав.

Мценский встречал этого юркого, переливчатого, скрипевшего престижной кожей хищника в одном из «демократичных» кафе на Невском проспекте, в дверях которого не было швейцара и где можно было подслушать полуинтеллигентный треп, сдобренный лабухским сленгом, а глазами натолкнуться на чью- либо полузнакомую улыбку. Здесь можно было примазаться к веселой компании и схлопотать глоток бормотухи на дармовщинку. Здесь многие знали друг Друга в лицо и понятия не имели, что за этим лицом стоит, а то и прячется?

Упокоев выскочил из жигуленка, направляясь в кафе, у дверей которого в мрачном раздумье топ-та лея «порожний» Викентий Валентинович, прижимавший к измученному организму учительский портфелишко.

— А я, собственно, к вам! — ухватила знаменитость Мценского за пуговицу блейзера, такого некстати нарядного. — Есть разговор…

— А вы не ошибаетесь? Я ли вам нужен?

— Вы. Только не здесь, не в этом гадюшнике. К тому же, если не ошибаюсь, вы на нуле? Выпить хотите? Как следует, в ресторане? Под красную рыбку и вежливое обхождение? Скажем, «Метрополь» сгодится?

— Не знаю, ч-чем обязан?

— У меня к вам предложение. И не бойтесь, я не шпион. Я — Упокоев! — произнес живчик свою фамилию и милостиво улыбнулся, ожидая аплодисментов.

— Очень приятно, только…

— Садитесь в машину. У меня хорошее предложение, тихое, даже благотворительное. Потом спасибо скажете.

В машине по дороге к ресторану Упокоев изложил просьбу.

— Хотите… подлечиться?

— То есть?!

— Поправить здоровье, черт возьми, не желаете? За казенный счет? Выведут из вашего помятого организма алкогольные осадки, введут витамины. А с моей стороны — помимо ресторана, приличные продуктовые передачи два раза в неделю: икра, цитрусовые, шоколад и прочие баночки с импортными компотами.

— Собственно, за что и почему?

— За красивые пуговицы на пиджаке. Мне, знаете ли, не нравится, как вы последнее время выглядите.

— Да, но ведь я работаю. На носу экзамены.

— Когда в ваших классах кончаются занятия?

— Через неделю. Но ведь экзамены…

— Уверен, что с экзаменов вас отпустят. Притом с радостью. Узнают, что вы за ум взялись, и благословят.

— Я в этой школе недавно.

— Считаете, что еще не принюхались? Плохо вы знаете своих коллег. Советская учительница — самая бдительная по винной части. Потому как у любой из них муж, брат, сын — потенциальный алкоголик. Мой совет: соглашайтесь, не раздумывая. На время экзаменов устрою вам бюллетень. На нервной почве.

— Видите ли, подлечиться я не против… Мне один врач сулил, приглашал меня один хороший человек… Может, слышали: Чичко Геннадий Авдеевич? Лечит внушением. Убеждает. Отговаривает как бы…

Упокоев тормознул, прижав жигуленка к поребрику, внимательно посмотрел в слезящиеся, опухшие глаза Мценского, с минуту посоображал.

— Он там консультирует, этот ваш Чичко. В больничке, куда я хочу вас поместить.

— Поместить?! — насторожился Викентий Валентинович. — А собственно, по какому праву? Почему вы распоряжаетесь мной? В-вы, да ведь вы сами-то кто?! Зашибаете не хуже моего! От вас и сейчас кардамоном пахнет — небось зажевали?

— Зажевал. Успокойтесь. Потому-то и обратился к вам, что самому тошно. Ищу поддержки. Сочувствия. Думаете, на меня не давят, чтобы, значит, лечился и все такое прочее? Еще как давят. Дома, на работе, даже на улице. Только не созрел я морально. Время не пришло. Обстоятельства не сложились. Вот и прошу, чтобы вы подлечились вместо меня.

— Вместо вас?!

— А что тут такого? Вам реальная польза, мне — символическая. Вы хотите лечиться, я — нет покамест. А напрягают обоих.

— И как же это, мать честная? По чужим, выходит, документам подбиваете лечиться? Уголовщина?

— Какая же это уголовщина? Где вы такую статью читали, чтобы за лечение от болезни, неважно от какой, сажали в тюрьму? Не все ли равно, кем вас в карточку больничную запишут, Упокоевым или еще кем-то? Не на секретный объект проникаете, а всего лишь в психушку. В «наркологию». Где все равны. Как в бане. Направление получу я. И вы. Только потом ваше направление утопите в сортире. А мое предъявите. И еще: на отделении, когда будете лечиться, в основном помалкивайте. Или хмыкайте неопределенно. Это если вами заинтересуется кто-нибудь из моих поклонников. Кстати, внешне вы чем-то напоминаете меня. Вы не находите? Вам сколько лет?

— Сорок будет в октябре.

— М-да. На пяток лет постарше меня идете. Хотя кому какое дело, как я выгляжу в больнице? От болезни румянцев не ждут. Разве что туберкулезных. Короче, выпить хотите? Если нет — тогда привет! Поищу более смекалистого добровольца. Нет, вы только подумайте: чуваку предлагаешь отдохнуть, и не просто, а с комфортом! Бесплатная медицинская помощь плюс угощение в лучшем ресторане города. А чувак кочевряжится.

— И что же, Чичко Геннадий Авдеевич действительно там консультирует?

— Еще как консультирует! И не только этот ваш Чичко, но и с мировым именем специалисты стараются.

И Мценский согласился.

Не просто уставший — истерзанный, изможденный, измученный — он так и плюхнулся в подвернувшуюся возможность отдохнуть от себя всегдашнего, жалкого. А и то — представьте себе человека, который не просто валится с ног, человека, прошедшего пешком от Камчатки до Невы, и вот ему предлагают… стул. Как тут не плюхнуться? Месяц гарантированного существования: горячая пища, витамины, чистое белье, туалет, успокоительные пилюли. А главное — месяц без болезни, без собаки, которая днем и ночью хватает тебя за пятки, а то и повыше: за сердце. Месяц без хронического кашля и то наслаждение. А тут…

Конечно, мозг, память, воображение, вообще интеллект еще сопротивляется: как же, опять в психушку укладывают! А ноги, печенка, кишечник, вся требуха да и вся разлохмаченная, рваненькая сеть нервишек согласны! Более того — жаждут расслабиться, прикорнуть, «перекурить», набраться трезвых силенок, вынырнуть из мутней глубины запоя, чтобы глотнуть прокарболенного, диспансерного воздуха, а затем, устояв на ногах, оглянуться вокруг и, если посчастливится, вновь увидеть над городом солнце или, чем черт не шутит, Геннадия Авдеевича Чичко.