не упиваться разочарованием, а что-то делать, дабы изменить жизнь к лучшему. Лермонтов на это пожимал плечами: да что тут можно сделать?! Все тщетно в этом подлунном мире, все суета сует!..
Он так и остался навсегда бескомпромиссным максималистом, требующим вершины счастья – либо вообще ничего. Может быть, это от молодости? Поэт ушел в двадцать шесть: Людмила уже на два года старше…
Гоголь был в ее жизни особым явлением. После первого прочтения «Вечеров на хуторе близ Диканьки» в душе навсегда остался волшебный край, где по-своему блестит снег, по-своему живут люди, даже месяц по весьма необычным причинам приплясывает в небе. Но эта картинка была лишь обложкой, за которой начинался ошеломляющий, донельзя насыщенный мир неповторимого гоголевского бытия. Оно было основано на пересечении видимого и невидимого, земного и небесного.
Все это было каким-то глубинным образом связано и с проблемами самой Людмилы. Прямого совета Гоголь ей не давал, но намекал на что-то непостижимое, в свете чего наилучшим образом разрешаются все проблемы. Дескать, жди и надейся, не переставая честно исполнять свой долг. А удивительного, чудного на долю каждого человека и так запасено столько, сколько пригоршней снега летит с небес ночью под Рождество…
20
Очередной школьный день прошел как обычно, но вечер обещал быть с дополнением. Людмилу Викторовну попросили отнести в Центр детского творчества список ребят из 5 А, желающих заниматься карате. Просил психолог Артур Федорович, особо настаивающий на том, что в здоровом теле – здоровый дух, и, следовательно, надо развернуть пятиклассников лицом к спорту. Почему-то он упускал из вида плавание, самбо и весь спектр легкой атлетики, которыми тоже занимались в Центре. Речь шла исключительно о карате.
Собственно, от нее требовалось только составить список, а отнести его могли ребята, которые уже посещали секцию восточных единоборств. Трудно, что ли, передать педагогу листок из школы! Но дело было глубже, чем казалось с первого взгляда, отчего и возникла необходимость личного вмешательства Людмилы Викторовны. Причем саму ее никто не должен был видеть.
На педагога-каратиста, руководителя секции, поступила недавно жалоба. Тетя Дениса Короткова, работающая в Комитете информационной и психологической безопасности, обратилась в школу с весьма своеобразным сигналом – якобы на карате детей принуждают к идолопоклонству. Такому обвинению впору было поколебать даже обычную невозмутимость Людмилы Викторовны. Скажите пожалуйста, идолопоклонство! Это надо же до такого додуматься…
С другой стороны, тетя Дениса имела репутацию человека в здравом уме, так что дело требовало проверки. Да и то сказать – чего только ни происходит вокруг!.. Современная жизнь, как ни странно, вмещает в себя широчайший спектр парапсихологии: от первобытного язычества до странно похожих на него современных затей вроде клонирования и контактов с аномальными существами – всякими там домовыми, барабашками, снежным человеком или, опять же, пилотами НЛО. Впрочем, известно, что летающие тарелки появлялись еще в глубокой древности, об этом есть письменные свидетельства… Вот и выходит, что концы сомкнулись с концами: все магические действия лишь слегка видоизменяются во времени, но по сути всегда одни и те же. Так почему бы не идолопоклонство?
При этом Людмила Викторовна допускала, что дело окажется полной чепухой, и сама на это надеялась. Но долг учителя проверить и, если требуется, оградить детскую психику от всего, что может принести вред. Вот и надо пойти взглянуть, что там на карате за идолы...
Людмила Викторовна надела свой уже не новый плащ, обернула шею неброским бежевым шарфиком, который с первого взгляда можно было назвать учительским, положила в сумку список пятиклассников, рекомендованных в секцию восточных единоборств, и вышла из школы.
21
На станцию Тимку провожала бабуля. Они шли под мелким дождем без зонта, которого у нее в доме вообще не было. Да и как бы они держали зонт, если руки у обоих заняты: у Тимки портфель, у бабули – корзинка с гостинцами, которые внук повезет в Москву. Там лежал сверток пирожков, банка соленых огурчиков и свежие куриные яйца в решете, переложенные газеткой.
А свободной рукой Тимка держался за шершавую бабушкину ладонь. Ему казалось, от нее исходит какая-то печальная твердость, суровая, но очень нужная ему жизненная сила. Эта ладонь словно говорила Тимке: напастей-то много, да коли мы духом падем, кто же их тогда переломит?
- Бабуль, а почему ты не едешь со мной в Москву? – спросил Тимка.
- Живность, милок, не пускает. Кошка хоть мышей половит, а козу да кур куда деть? Шура сама больна, в грудях у ней ломит…
- А ты Лизавете поручи! – подсказал Тимка кандидатуру другой соседки.
- Эк ты скор – Лизавете! А она с внучатами едва справляется. Да и вообще, милок, – у каждого в жизни свои заботы...
- А вот если бы твоя дочка так рано не умерла, она бы сейчас тебя заменила, – неожиданно для себя сказал Тимка, вспомнив фотографии на стене.
- Вот ты о чем… Твоей мамке только годок сравнялся, когда моя дочка померла. Так я ее, Иринушку, и вырастила без отца-матери…