— То, что ты носишь на своей груди, напротив сердца, это всего лишь символ. «Экотерра» начинается отсюда, — он постучал себя по лбу. — Ты уделяешь слишком большое внимание ерунде. Ритка не дерется с Кулом среди бела дня в людных местах. И теперь, когда ей не раздеться перед посторонними, она ни с кем не будет нам изменять…

— А давай на ней женимся! — буркнул я, и он зашелся от смеха.

На следующий день нам все же пришлось отправиться в лицей, и первым делом мы посетили кабинет директора. Хоть мы были и не виноваты в том, что угодили в больницу, директор говорил с нами довольно жестко. Но это ничего не значило — учитывая сложившиеся обстоятельства, ему все равно пришлось допустить нас до экзаменов, проставив многие зачеты автоматом.

— Кажется, федералы тебя списали, — обрадовал меня Лаки, когда мы вышли в коридор.

— Списали? — не понял я.

— Ну, забраковали. Нейролептический шок в юном возрасте мешает становлению специализации, и ты вряд ли попадешь в федеральную разработку.

— А ты?

— И я тоже. Мне никак не удается дотянуть до выпускных уже второй год подряд.

— В прошлый раз было что-то подобное? — спросил я. — У тебя два шрама на груди. Это от пуль?

— Ну, да… — беззаботно отозвался он.

— Ну, не хочешь говорить…

— Да тут говорить-то не о чем! — засмеялся он. — Вот я возьму пистолет, пальну в тебя пару раз, и у тебя будут такие же точно шрамы! О чем тут говорить?

— Тебя из-за этого перевели в Двойку, да? — не удержался я. Мне давно хотелось узнать про него хоть что-нибудь. Но он перевел разговор на другую тему.

— Я уверен, что мы сдадим экзамены без проблем. Мы им больше не нужны… Определенный процент таких, как мы, всегда отсеивается в процессе обучения, это же система!

Я хотел сказать, что мне плевать, как я сдам эти экзамены, но тут мы вышли из здания на крыльцо, где, обступив магнитофон, тусовались приятели Кула, и эти псы снова слушали «Нет Прощения!».

— повторял гипнотический голос Ирчи Эстерры по прозвищу «Экстра», —

— Привет, козлина! — сказал Лаки, вступая в круг. — Я вижу, ты все тот же Кул, все тот же педрило Кул, твою мать!.. — он, широко улыбаясь, хлопнул Кула по плечу, и тот пошатнулся.

— Привет, педики! — поздоровался Лаки с остальными. — Быстро выключить музыку!

Никто не спешил следовать его указаниям, и Лаки пинком ноги отправил магнитофон вниз по ступеням. Тут нас схватили за руки. Я рванулся, но взгляд Лаки был настолько красноречив, что я остановился. Я ничего не понимал. Неужели нам достанется и во второй раз?.. И тут что-то случилось. Они не стали нас бить, кулаки, занесенные для удара, разжались. Я услышал, как Кул скрипит зубами. И посмотрел вверх. Директор лицея глядел на нас из открытого окна на втором этаже, прямо над крыльцом, и барабанил пальцами по металлопластиковой раме.

— Ты за это ответишь, — пообещал Кул, свирепо глядя на Лаки. Тот даже не стал разговаривать с ним, ограничившись высокомерным взглядом. И мы ушли.

Все экзамены, а именно — «теорию ментального воздействия», «психическое подавление» и «лингвоструктуры» я сдал на «отлично», и до сих пор не понимаю, мне поставили высший балл из жалости, или я действительно все знал. Но красного диплома мне не дали, так как из больницы, где я лежал, пришла бумага, что медосмотр мне не пройти никогда: «Обширная гематома в правом полушарии исключает ментальное взаимодействие категории «альфа» и ограничивает возможности личностного подавления до десятого уровня включительно…» и так далее, и это был приговор. В графе «Федеральная разработка» стояло «отказать». Вот так.

Дипломы нам вручали в актовом зале. Мне пришлось купить себе новый костюм, но Лаки сказал, что скоро мою карточку аннулируют, поэтому разумнее будет потратить все деньги, которые пока у меня есть. Так что я купил кучу всякой ерунды, в том числе и новое платье для нашей девушки.

Лаки приперся в джинсах и футболке, словно все эти костюмы были не для него. На Ритке было платье из черного синтетического материала, в мерцающей глубине которого вспыхивали созвездия, взгляд словно затягивало в бездну. Кул скривил физиономию, когда мы вошли втроем, держась за руки, и я слышал, как он шептался со своими идиотами всю церемонию. А когда нас отпустили на «последнюю большую перемену в нашей жизни», как сказала Мымра, он подошел к Ритке, стоявшей у окна, и начал к ней приставать. Лаки, увидев это, подскочил, отбросил его руку, и шум в коридоре затих. Я встал рядом с Лаки.

— Ритка наша, — сказал Лаки. Он говорил тихо, но разговоры вокруг начали замирать, так как всем было интересно, чем это закончится. — Она моя и Ричи. И больше ничья. Ты понял меня?

— Она модель! — выкрикнул Кул. — Да здесь все с ней спали… Что, не так?! — он прошелся взглядом по толпе, ожидая поддержки, но никто ничего не сказал.

— Ты не будешь даже смотреть в ее сторону, — продолжал Лаки. — Ты понял, урод? Она не изменяет ни мне, ни Ричи. Она — порядочная женщина. И не лезь в наши дела. Даже близко к ней не подходи, или я убью тебя! Все!

Ритка глядела на Лаки, как на божество, и слезы благодарности катились по ее щекам. Он обнял ее, она взяла меня за руку, и мы вернулись в зал.

После перерыва нам сообщили, что выпускной бал начнется в девять вечера и будет длиться всю ночь, что разрешается курить запрещенные сигареты и пить алкоголь крепче семнадцати градусов, и что на всякий случай на улице будет стоять машина «скорой помощи», так как молодые эмпи — крайне агрессивные особи (это явно относилось к Кулу, который послушно покраснел), и ограничивать свободу никто не собирается. Администрация знала, что это последний свободный вечер для тех, кто попадает в федеральную разработку, а таких было процентов девяносто, и нам разрешили все. Тем более, что в шести специализациях был побит рекорд красных дипломов по сравнению с выпуском прошлого года, на целых две штуки. Мымра молола что-то еще, Мымра вообще любила поговорить на абстрактные темы, но что конкретно она говорила, я совершенно не запомнил, как почти не запомнил и сам выпускной бал — последующие события развивались настолько стремительно, что произошедшее перед этим просто стерлось из моей памяти, как ничего не значащие эпизоды.

— А теперь послушай меня! — сказал Лаки, усаживаясь напротив и делая музыку тише. — И ты, Ритка, тоже!

— А я успею накраситься? — донеслось из ванны.

— Иди сюда!

— Я голая…

— Так одевайся!

— Что-то случилось? — встревожился я. Страйк был бледнее смерти, его глаза отражали слишком много света. Это испугало меня, ведь еще пять минут назад с ним было все в порядке.

— Что-то случилось? — повторил я. Из ванны выскочила Ритка, подбежала к нему с тем же вопросом.

— Ричи, Ритка… — он серьезно смотрел то на нее, то на меня. — Сегодня ночью мы проберемся на водоочистительный комбинат и взорвем его.

— Чего? — спросили мы хором, переглядываясь, и я увидел, что у Ритки отвисла челюсть.

— Комбинат называется «Истоки». Ричи, принеси консоль.

Мысленно матерясь, я пошел за консолью. Поведение Лаки не могло не тревожить. Когда я вернулся, Ритка что-то говорила ему шепотом, но, судя по отсутствующему виду, он вряд ли понимал ее. Я включил консоль, Лаки тут же вывел карту.

— На границе между Единицей и Двойкой находится водоочистительный комбинат, — начал он. — Вот это место.

— Довольно сраное место, — заметил я, разглядывая увеличенный объект, вертевшийся и так и эдак.

— Его задача — фильтровать воду. Но не выходящую из Единицы, как об этом принято говорить, а наоборот, текущую туда. Это означает одно: как только они достроят купол, «Истоки» запустят на полную мощность. Вы ведь понимаете, что это означает?

— Что? — спросила Ритка. Я промолчал. Гораздо больше всяких слов меня беспокоили его глаза.

Они начинали светиться.

— То, что вода будет заражена, везде, кроме Единицы… Сегодня в новостях передавали, что «Истоки» выводятся на второй уровень мощности. А когда запустят купол, мощность возрастет до первого уровня. А первый уровень — это фильтрация радиоактивных отходов. По сообщениям в прессе можно вести