Он вздохнул и посмотрел на меня как на младенца.

— Что бы ты хотела сделать, реально, если бы могла? Чем заняться, где работать?

— Например, быть судьей на шоу «Икс-фактор». Чтобы отсеивать всяких бесталанных болванов. Лучше всего — открывать дверь ловушки и пихать их в бассейн с фасолью, это прикольно. Или я бы каждую неделю побеждала там на конкурсе моды. Шерил, такая, ведет конкурс, вся из себя: «Ой, Люси, где ты взяла это платье?», а я, такая: «Ой, это? Да у себя с занавески сняла». А Саймон, такой: «Вот, Шерил, у кого бы тебе поучиться, у Люси обалденное чувство…»

— Ладно, ладно, ладно. — Он потер себе виски и слегка помассировал затылок. — А поинтереснее ничего нет?

Я задумалась.

— Выиграть в лотерею, никогда больше не ходить на работу и купить все, что мне хочется.

— Это не реальная мечта.

— Почему? Люди же выигрывают. Та тетка из Лимерика? Выиграла тридцать миллионов и теперь живет на собственном необитаемом острове или что-то в этом роде.

— Значит, твоя мечта — жить на необитаемом острове.

— Нет, — я протестующе отмахнулась, — скучно, и к тому же я ненавижу кокосы. Но деньги мне бы пригодились.

— Это ленивая мечта, Люси. Если у человека есть мечта, он должен хотя бы попытаться ее воплотить. Пусть она далекая, трудная, но ты должна понимать, что при упорных усилиях она достижима. И я говорю не о том, чтобы каждый день покупать лотерейный билет. Мечта — это когда ты думаешь: если б у меня хватило смелости это сделать — и плевать, кто что скажет, — я бы сделала именно это. — Он смотрел на меня с надеждой.

— Я обычный человек, что ты от меня хочешь? Чтобы я сказала: «Ах, как я мечтаю увидеть Сикстинскую капеллу»? Да на фиг она мне сдалась, голову выворачивать, чтобы увидеть, что там на потолке. Для меня это не мечта, а обязанность, которую надо исполнить, будучи в Риме, что я, кстати, уже сделала — мы были там с Блейком в нашу первую совместную поездку. — Я отдавала себе отчет в том, что нервно хожу по комнате и говорю слишком громко, но ничего не могла с этим поделать, он зря затронул эту тему. — О чем еще люди мечтают? С парашютом спрыгнуть? Я прыгала, более того, прошла курс инструктора, так что могу в любой день и час вывалиться с тобой из самолета, если захочешь конечно. Посмотреть египетские пирамиды? Видела. Мы были там с Блейком на мое двадцатипятилетие. Там жарко, пирамиды большие и величественные, какими их себе и представляешь, но хочу ли я увидеть их снова? Нет. К тому же какой-то местный псих попытался запихнуть меня в свою раздолбанную машину, пока Блейк ходил в ближайший «Макдоналдс» в туалет. Поплавать с дельфинами? Плавала. Хочу еще? Нет. Вблизи они неприятно пахнут. Прыгнуть на банджи? Прыгала, в Сиднее. Я даже погружалась в клетке в море с акулами в Кейптауне, не говоря уж о полете на воздушном шаре с Блейком в День святого Валентина. Я сделала массу вещей, о которых мечтают люди. Просто мы так жили. Что там в сегодняшней газете? — Я подобрала с пола газету и прочла: «Семидесятилетний пенсионер мечтает полететь в космос, чтобы оттуда увидеть Землю». Я живу на Земле и отсюда вижу, что мир впрямь дрянь, так зачем мне подниматься повыше — чтобы разглядеть это получше? Что мне это даст? Мечты эти — пустая трата времени, и я удивляюсь, что ты задаешь мне такие дурацкие вопросы. Я кучу всего успела сделать, так какое право ты имеешь разговаривать со мной, точно я ничтожество и у меня даже мечты нет? Мало того что ты мою жизнь считаешь никуда не годной, ты хочешь еще и мои мечты обругать?

Я остановилась, чтобы перевести дух.

— Ладно, — он взял плащ и пошел к двери, — это был глупый вопрос.

Я сощурила глаза:

— Зачем же ты его задал?

— Люси, если тебе неинтересен этот разговор, давай его прекратим.

— Неинтересен. Но я хочу знать, зачем ты об этом спросил.

— Что ж. Ты права, ясно, что ты прожила очень насыщенную жизнь, переделала и перепробовала все на свете, так что пора остановиться. Можешь спокойно умереть.

Я застыла как вкопанная.

— Да нет, я не говорю, что ты умрешь, Люси. Не сейчас, во всяком случае. Потом, со временем, конечно, умрешь.

— Мы все умрем.

— Это да.

Он открыл дверь и обернулся ко мне:

— А спросил я тебя вот почему. Независимо от того, что ты говоришь и сколько ты врешь, ты несчастлива прямо здесь и сейчас, а когда я спрашиваю, чего ты хочешь, ты — из всех возможностей, из всего-всего, что есть в целом мире, — выбираешь «выиграть денег и накупить кучу всего». — Он говорил очень резко, и я смутилась.

— Ну и что? Я думаю, очень многие сказали бы про лотерею.

Он дернул уголком рта и приготовился выйти.

— Ты сердишься на меня. А я не понимаю почему. Потому что тебе не нравится моя мечта? Но это же глупо.

Он ответил очень мягко, и от этого я занервничала еще больше.

— Я «сержусь», потому что ты не только несчастлива там, где ты есть, но даже помыслить не хочешь о том, где могла бы быть. Я думаю, это очень… — он подыскивал слово, — очень грустно, Люси. Ты живешь по привычке. Неудивительно, что ты завязла в своей колее.

Я еще раз перебрала свои мечты, желания и устремления, подумала, где бы я хотела оказаться, в какой ситуации — чтобы мне было хорошо. Лучше, чем здесь. Ничего не смогла придумать.

— Ладно, — сказал он наконец. — До завтра.

И ушел. Таким образом, прекрасное утро закончилось хуже некуда.

Его слова меня изводили. Как все, что он говорил, они крепко впечатались мне в мозг — как сигнал определенной тональности, которую не воспринимает человеческое ухо, зато воспринимает собачье. И я прокручивала в голове, прикидывала так и эдак, чего же я хочу. В итоге поняла, что хочу одного — пусть он перестанет меня критиковать и дергать, и я смогу спокойно жить как прежде. Жизнь все усложняет, пытается заставить меня что-то изменить, а я всем довольна. Он назвал это привычной колеей, но тем самым он уже выпихнул меня из нее. И мне не вернуться обратно. А я любила свою колею, я скучаю по ней и буду вечно ее оплакивать.

К полудню я обрела боль в затылке и отдраенную квартиру. Чистильщики ковров, разумеется, не пришли. Двенадцать пятнадцать — никого. В полпервого я изготовилась отпраздновать тот факт, что они обо мне забыли, и задумалась, как воспользоваться своей свободой, но ничего толкового не смогла изобрести. Мелани еще не вернулась домой, да и в любом случае мы с ней ни разу не общались после той знаменательной встречи, и не думаю, что она жаждет увидеть меня в ближайшее время. Никого из вчерашней компании мне видеть не хотелось. Меня потрясло, что все они считают, будто я изменила Блейку. И что сама я очень изменилась с тех пор, как мы с ним расстались, — я думала, это прошло незамеченным, но с помощью Жизни убедилась, что это не так. В принципе я их понимаю, но все равно неприятно.

Мои размышления прервал стук в дверь. Это оказалась Клэр с красными глазами и заплаканным лицом.

— Люси, — всхлипнула она, — простите, ради бога, что беспокою вас в воскресенье, но я услышала телевизор и… вы не посидите опять с Конором? Я бы ни за что… Из больницы позвонили, сказали, это срочно. — Она беспомощно замолчала.

— Конечно. Вы не против, если я с ним здесь побуду? Ко мне должны прийти чистить ковер, не могу уйти из дома.

Она засомневалась. Тревожно посмотрела на меня, но выбора у нее не было. Шмыгнула носом и пошла к себе. Я представила, что дома Клэр медленно считает до десяти, надеясь принять верное решение, а может, уже собирает его вещи, чтобы принести их ко мне. Мне стало ее страшно жаль.

Дверь открылась, и въехала пустая коляска.