Конечно, провожая редактора в последний путь, родственники и друзья и не помнили, что редактор просил позвать на его поминки какого-то тамаду Горьева.

Народу на поминках набралось много. И немудрено! Ведь с едой, а тем более водкой, в конце 80-х годов была сильная напряженка. Ящик водки удалось купить в магазине только по «похоронному талону». Ну а туда, где обнаружилась водочка, как не прийти? Как не вспрыснуть покойничка?!

И пришли, и вспрыснули! Потом пошли воспоминания о веселых случаях из жизни усопшего редактора, за ними анекдоты в тему и без. Руководил всем сухонький прыткий человечек в довольно потрепанном черном фраке и лаковых туфлях. Людям бы удивиться – на похоронах и во фраке?! Но водка давно уже сделала свое дело, и никто не удивлялся. Ну провозглашает тосты кто-то, ведет вечеринку (ах, простите, это же, кажется, поминки!) – и хорошо. Никому и в голову не пришло спрашивать, кто такой этот добровольный тамада.

И только когда половина народа уже разъехалась, ближайшие родственники решились-таки спросить его имя. Но, увы, – незнакомца не нашли. Наверное, уехал с кем-то, у кого машина. И только на кухне посреди пустых бутылок и грязной посуды обнаружился клочок бумаги – цифры и фамилия Горьевъ с твердым знаком на конце. Родственники и решили, что это незнакомый тамада давал кому-то номер телефона, да записка впопыхах потерялась. Хотели даже позвонить по номеру, да сообразили: слишком уж цифр маловато. Видно, на клочке только часть телефона.

И конечно, никому в голову не пришло, что весельчак Горьев дал реальный телефон. Просто во времена его жизни номера были куда короче нынешних.

Словом, проводили старого редактора «Крокодила» весело, как он сам и хотел. И смеха много звучало, и тамадой был Горьев. Интересно, что поминки проходили весьма далеко и от Сухаревки, и от Сретенки с Трубной. Редактор жил на окраине Москвы. Но Горьев и туда добрался благополучно – так сказать, расширил ареал своего обитания.

С тех пор не приходится удивляться, когда то в одной части города, то в другой случаются веселые проводы. Видно, неутомимый Горьев всегда готов повеселиться и вспрыснуть. Ну а уж если вы вдруг заметите на печальном событии того, кто воскликнет как ни в чем не бывало: «Будем танцевать!» – будьте уверены: и тут Горьев гуляет.

Пожары

Впрочем, не одни весельчаки остались в городе на века. Есть среди «бессмертных» и настоящие герои. Вот, например, Василий Марин. О нем я услышала в тревожную минуту – на кухне одной из московских коммуналок полотенце упало с веревки прямо на газовую плиту и… загорелось.

– Туши, туши! – закричала соседка моей подруге, которая как раз и жила в той коммуналке.

Подруга Наташка выплеснула на горящее полотенце воду из чайника. Ткань зашипела, но пламя не погасло. Тут из своей комнаты прибежала старушка Зина Павловна и заверещала:

– Не справитесь! Зовите Василия!

Кто такой Василий, спрашивать было не время. Наташка железными щипчиками для сахара ухитрилась подхватить полотенце и сбросила его в раковину. Соседка открыла воду. Запахло препротивной паленой тканью. Защипало глаза. Но на этом пожар и закончился.

Я же, любопытная особа, поинтересовалась у Зины Павловны:

– А кто такой Василий? Работник ЖЭКа?

– Какого еще ЖЭКа?! – возмутилась старушка. – В ЖЭКе одни воры отираются, а Василий Марин – герой.

Спрашивать у возбужденной старухи что-либо было бесполезно. Но я и сама узнала, кто такой Василий Марин.

Оказывается, и вправду герой. Настоящий! Подвиг его связан с жутким пожаром Большого театра 11 марта 1853 года. Была среда – день, когда в театре не дают премьер. К тому же утро – 10 часов, когда нет ни спектаклей, ни репетиций. Только потому Москва в тот день избежала катастрофы. Был бы вечер да, например, премьерная суббота – сотни бы людей погибли в таком пожаре.

Театр загорелся вмиг и пылал до вечера как жуткий факел. Даже подойти было страшно. На квартал стояли жар и копоть. А ведь, как потом выяснили, загорелось все от одной брошенной да непогашенной цигарки кого-то из сторожей.

Тушили всем миром. Директор и художественный руководитель театра, композитор Алексей Николаевич Верстовский, прибежал в чем был, ни пальто, ни шапки надеть не успел. Москвичи старались помочь, молодые актеры вытаскивали из огня что могли. Да не могли почти ничего!

В один ужасный миг перед спасателями и зеваками предстала кошмарная картина: трое театральных рабочих, спасаясь от огня, выскочили на крышу. Но и там уже полыхало вовсю! В панике двое рабочих бросились вниз – да разве, падая с высоты такой махины, уцелеешь?! На глазах уже паникующей толпы бедняги разбились в лепешку.

Третий рабочий замедлил – увидел, что сталось с его товарищами, и застыл на крыше, обхватив в отчаянии голову. Внизу все оцепенели. Ни один пожарный не ринулся на помощь, все понимали – это же верная смерть: и несчастному не поможешь, и сам погибнешь.

Но вдруг из толпы раздался зычный голосина:

– Дайте веревку! Скорее!

И, схватив ее, какой-то никому не знакомый мужик побежал к стене театра, на ходу сбрасывая полушубок. Обмотался сам и полез по стене, как кошка. Дотянулся до водосточной трубы и перебрался на нее. Раздался жуткий треск. Стоявшие внизу глухо ахнули, многие закрыли глаза – ведь сейчас храбрец сорвется вниз: и рабочего не спасет с крыши, и сам разобьется!

Но смельчак каким-то чудом сумел увернуться и уцепиться за карниз. Толпа снова ахнула – уже с долей облегчения…

Потом бесстрашный незнакомец рассказывал:

– Жутко было… Трещит труба-то! Не больно крепка оказалась, голубушка. Да стало быть, так угодно Богу, и я взобрался на карниз. Там благо полегче… и я стал на твердую ногу.

С карниза добровольный спасатель ухитрился кинуть веревку рабочему и вытащил-таки его, уже охваченного пламенем. На веревке же спустил спасенного вниз, и вовремя: стена рухнула, карниз поехал вниз, рассыпая искры. Все смешалось. Но на одну жертву у огня стало все-таки меньше. Да и сам спасатель сумел спрыгнуть с заваливающейся стены.

Что творилось внизу, трудно описать! Толпа бросилась к смельчаку. Его обнимали, крестили, ему целовали руки, совали деньги в карманы. Люди не знали, чем можно отблагодарить за такой героизм. Сам же герой чувствовал себя скованно. Вот только что он вел себя как победитель стихии, а спустившись, заробел, засмущался. Его отвели в будку полицмейстера, по обычаю налили рюмочку «для снятия волнений». И выяснили, кто он.

Оказалось – даже не москвич, а житель петербургского Колпина, приехавший в Первопрестольную погостить у родственников и прибежавший, как и многие, поглазеть на пожар. Звали героя Василий Марин, по профессии он был котельщиком и потому, часто прочищая огромные котлы, знал, как нужно вытягивать людей, попавших в огненный плен.

Уже через пару часов Марин, оробевший от такого интереса к своей особе и еле вырвавшийся от людей, готовых отблагодарить его чем только пожелает, скромно уселся в общем вагоне поезда на Петербург. Однако слава нашла-таки героя. Сам император Николай I, прознав о геройском поступке, пожелал познакомиться с Мариным. Котельщика из Колпина привезли во дворец. Там он и получил заслуженную награду – пожизненную пенсию. И по тем временам это были реально большие деньги.

Потом Марин приехал и в Москву. Встретился со спасенным им рабочим Петровым, сходил на могилу других двух рабочих, которые не смогли спастись. Выпили, конечно, помолились. Василий растрогался и все корил себя за то, что не вытащил и тех двоих, сокрушаясь: