заявил, что свадьба пройдет на его корабле, стоявшем у причала. Влюбленная княжна взошла на корабль, тот поднял паруса – и вот растерянная и обманутая женщина оказалась в далекой России. Не правда ли, знакомый сценарий появления всех «княжон Таракановых» на российской земле? Ведь и настоящая Августа Тараканова попала в Россию, взойдя на корабль, который неожиданно поднял паруса.

Сценарий-то был один, да вот дальнейшее разнилось. Авантюристку, выдававшую себя за княжну Тараканову, посадили в каземат Петропавловской крепости. Там она и умерла от чахотки – не выдержала туманного климата и гнилого воздуха казематов. Надо отдать ей должное: на допросах она никого не обвиняла, никого не выдала, но и ни в чем не призналась. Хотя выкрутиться пыталась. Говорила, что всего лишь хотела узнать свое истинное происхождение, ибо получила в свое время три письма: от «деда» Петра I, «бабки» Екатерины I и «матушки» Елизаветы Петровны. Такие признания могли вызвать только смех, ведь ко времени рождения самозванки и Петр и Екатерина были давно мертвы и написать своей «внучке» никак не могли. Да и ушли они на тот свет, сокрушаясь, что внуков нет.

Вопреки всяким мифам, самозванку не пытали. Допрашивал лже-княжну канцлер Голицын, Екатерина же внимательно читала все материалы допросов. И оба они удивлялись, сколь «множество откровенной глупости в ее показаниях и частой путаницы» – видно, недруги России, подсказавшие ей план легкого обогащения на авантюрном пути к власти, немногое знали о реальной жизни далекой и могущественной страны.

Впрочем, ничего не знала о родине и настоящая Тараканова. Да и когда ее привезли в Ивановскую обитель, узнала немногое, ведь она оказалась не гостьей – пленницей.

Однако к этой новой пленнице Екатерина оказалась не столь жестока. По приказу императрицы Августу поместили на задворках монастыря в отдельный крошечный домик, окруженный высоченным забором. Правда, ее никуда не выпускали. Даже в церковь пленница ходила по особому коридору, наскоро сбитому из досок прямо на монастырском дворе. И в те часы в церкви никого не было, кроме священника. Никто из монахинь не видел ее лица. На пострижении ее не было никого, кроме доверенного священника и игуменьи монастыря. И ее новое имя – инокиня Досифея – монахини произносили шепотом. Ну а в клировых книгах Ивановской обители ее имя и вовсе не значилось – таинственной монахини как бы и не существовало.

Досифея приняла новую жизнь смиренно, не протестуя. Она-то понимала, что сам факт того, что она осталась в живых, – огромная удача. Оказалось, и в стенах монастыря можно жить. Досифее разрешили читать благочестивые книги, вышивать церковные покрывала, выращивать цветы для украшения алтаря на крошечной клумбе перед своим домиком, огороженным со всех сторон. Изредка ей даже удавалось перекинуться несколькими фразами с другими монашками. И те даже за столь краткие минуты общения полюбили ее. Сама же она частенько вспоминала потом предсказание цыганки: «Ничего не бойся и переживешь черноту». И действительно – пережила.

В 1796 году умерла Екатерина Великая, и путы таинственной пленницы ослабли. Инокине Досифее разрешили выходить на общие молитвы, беспрепятственно общаться с другими монахинями. Вот тогда-то она и рассказала им о своей прежней жизни. Стали приезжать к Досифее и гости из мира – высокопоставленные посетители. Начал навещать мудрую монахиню и митрополит Московский. Словом, еще при жизни кроткую Досифею признали почти святой. Когда же 4 февраля 1810 года она умерла в возрасте шестидесяти четырех лет, гроб отнесли в Новоспасский монастырь, что на Крутицком холме (ныне Крестьянская площадь, № 10), – родовую усыпальницу Романовых. Правда, похоронили только у ограды, но зато в присутствии членов царствующей семьи. И все вышло, как предсказывала цыганка: те, кто не признавали, склонили голову.

Новоспасский монастырь в начале ХХ в.

Похороны стали истинным признанием высокого родства старицы Досифеи с династией Романовых… Позже над могилой праведницы воздвигли часовню из белого камня, которая сохранилась и по сей день.

А в Ивановском монастыре стала являться еще одна легкая тень. Но видели ее только те инокини, которым требовалась поддержка кроткой и мудрой старицы Досифеи.

Афоризмы…

Что ж, встреча с призраками красавицы царицы Марии Шуйской и кроткой мученицы тайных интриг Досифеи не сулят ничего страшного. Чего не скажешь о еще одном известнейшем призраке Ивановской обители – призраке душегубицы Дарьи Салтыковой, кроваво знаменитой Салтычихи.

…Ночь на 7 октября 1768 года весь Ивановский монастырь провел в коленопреклоненной покаянной молитве. Ночная служба перешла в заутреню, та – в обедню. И только когда в три часа пополудни 7 октября несколько молоденьких монахинь упали в обморок от нервного истощения и непомерности молитв, служба закончилась. Всем велено было разойтись по своим кельям и носа не высовывать до особого распоряжения. Значит, опять ожидали приезда таинственной узницы. Божьи сестры, привычные к послушанию, конечно, сделали все, как приказывала матушка-игуменья, двери келий закрылись, общение сестер прекратилось. Но все равно уже на другой день произошедшее не удержалось в секрете. И сестры-монахини тайком шептались:

– В обитель привезли саму душегубицу! И спустили ее в земляной мешок!

Душегубицей вот уже шесть лет в Москве и окрестностях называли страшную помещицу Салтычиху. Конечно, было у нее и православное имя. В родительском доме была она Дарьей Николаевной Ивановой, в мужнином стала Салтыковой. Замуж вышла в двадцатилетнем возрасте в 1750 году. Род Ивановых слыл худородным – не богатым, не знатным. А вот Глеб Александрович Салтыков, ротмистр лейб-гвардии конного полка, принадлежал к одному из знатнейших и богатейших семейств России. Один из его родственников стал фаворитом будущей императрицы Екатерины II, по слухам, даже настоящим отцом первенца- наследника Екатерины – будущего императора Павла I. Не потому ли, овдовев через шесть лет после замужества, московская богачка-дворянка Дарья Салтыкова сочла, что ей все дозволено в этой жизни?

Она закатывала балы, сама пила-кутила, устраивала охоты в подмосковных имениях. Но в одночасье обнаружила, что, оказывается, даже ее дворовые девки подчас счастливее ее – у девок ведь мужья имеются, и спят они не в холодных кроватях, а у мужа под теплым бочком. А на саму Дарью даже на роскошных балах-охотах никто из мужчин не смотрит, а скоро и вообще ездить перестанут – она же неотвратимо стареет.

Вот с этого сексуального голода и начались чудачества московской дворянки. Сначала она била юных и красивых девок по щекам, отсылала на конюшню пороть кнутом замужних молодух. Потом этого показалось мало – Салтычиха стала собственноручно избивать несчастных женщин то утюгом, то поленом, то топором – и все до крови, а часто и до смерти. Вид крови распалял, и помещица приказывала подручным забивать жертву помедленнее. Сама она при этом закатывала глаза, кусала губы, а часто и вскрикивала, держась то за собственную грудь, то за женское место. И всем становилось видно – душегубица получала от пыточной крови жертвы истинное наслаждение.

И все это происходило в самом центре Москвы! Усадьба Салтыковой находилась на Кузнецком Мосту, начиная с того места, где он подходит к Лубянской площади, и кончая углом, где его пересекает Рождественка. Сейчас на том месте находятся строения № 20/6/9 по Кузнецкому Мосту (или по Рождественке, № 8/20/9, а по Пушечной улице № 9/20/6). А вот специальный пыточный домик, где Салтычиха получала свои удовольствия, находится как раз на том месте, где сейчас выход из метро «Кузнецкий Мост». Представляете, какая там энергетика? Недаром эскалатор этой станции – один из самых протяженных. Видно, метростроевцам инстинктивно хотелось зарыться поглубже от ужасов прошлой эпохи.

Правда, массовые убийства творила Кровавая Барыня (как прозвали Салтычиху) все же не в московской усадьбе, а в Троицком (сейчас это Троицкий парк в Теплом Стане). Весьма символично, что усадьба Салтычихи с левой (Лубянской) стороны примыкала как раз к бывшему пыточному приказу, преобразованному к XVII веку в Канцелярию тайных дел; в ХХ же веке на том же месте возникли строения