подчиненное положение Сына по сравнению с Отцом. Вторым после кулака аргументом в защиту «единосущности» Отца и Сына была Иисусова формула: «Я и Отец — одно.» Теперь-то мы знаем ее истинный смысл.

Что же касается второй Моисеевой заповеди, то она без излишних церемоний и шума было просто предана забвению — в области искусства слишком глубоки были традиции языческой Греции (а христианство оказалось именно в греческой среде). Так что не приходится удивляться, если в иной церкви видишь икону с изображением седого старика со строгим взглядом, над или под которым для полной определенности самоосуждения написано: «Богъ Отецъ». Ко всему этому иконописцев, при всем величии некоторых их имен, очевидно, нисколько не смущал тот факт, что Бога «никто из человеков не видел и видеть не может.» (1 Тим 6:16; Ин 1:18; 1 Ин 4:12).

Кому было дело, что в действительности Христос не может быть нигде, кроме как внутри человека? Сын Божий стал сперва богом-сыном, а затем идолом. Может показаться, что тип идолопоклон­ства только слегка видоизменился, не меняя своего качественного содержания — жены вновь, как было уже много раз ранее, наделали для себя мужских изображений, призванных быть заместителями посредника в общении с Богом. Ведь и к новым реликвиям можно отнести слова пророка: «Они — как обточенный столп, и не говорят; их носят, потому что ходить не могут. Не бойтесь их, ибо они не могут причинить зла, но и добра делать не в силах... Все до одного они бессмысленны и глупы; пустое учение — это дерево.» (Иер 10:5,8). Это об обращении к ним говорит премудрость: «о здоровье взывает к немощному, и о жизни просит мертвое, о помощи умоляет совершенно неспособное, о путешествии — не могущее ступить, о прибытке, о ремесле и об успехе рук — совсем не могущее делать руками, и о силе просит самое бессильное.» (Прем 13:18,19).

Однако, приглядевшись пристальней, мы увидим совершенно новые, не встречавшиеся в иудаизме черты: в обычай стало входить поклонение не только и не столько бессмысленному дереву, хотя и без него нельзя было обойтись, но и людям, которые часто из корыстных или политических, как император Константин, соображений причислялись к святым; в обычай стало входить поклонение образам людей, изображенным на дереве, поклонение их останкам-мощам.

Но предположим, что, к примеру, Николай Чудотворец, быв воистину образцом святости, справедливо побил кулаками Ария и достоин всяческого уважения, — можно пойти в церковь и помо­литься ему, прося помощи и заступничества. Однако же, читаем в Писании: «Проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своею опорою, и которого сердце удаляется от Господа.» (Иер 17:5). Нелишне добавить и, что «Боязнь пред людьми ставит сеть, а надеющийся на Господа будет безопасен.» (Прит 29:25); «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков.» (1 Кор 7:23). Последнее означает, что не для того Иисус уплатил цену, явив Слово миру, дабы, будучи распяту, разорвать внутреннюю завесу в человеке, и, будучи вознесену, вселиться в сердце человеков посредником к Богу, чтобы человек отвратился от внутреннего к миру, где почитаются Николай и иже с ним, не для того, чтобы жена отвратилась от мужа к...

Постойте, постойте! А к кому обращается жена в молитве Николаю или другому весьма святому человеку? Что сие значит на символическом языке? Да ведь жены стали поклоняться не Богу, находящемуся в том или ином «святом», но всего лишь внешнему человеку названного «святого», символическое имя коему — жена. Иначе говоря, мы имеем новую символику блуда жен с женами, о чем и говорит Павел: «женщины их заменили естественное употребление противоестественным, {оставив естественное употребление [мужского] пола, разжигались похотью друг на друга}» (Рим 1:26), — «Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело [с князем мира сего], ибо сказано: два будут одна плоть. А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом.» (1 Кор 6:16,17)

Не исключаем, что кем-то из читателей, относящихся к иконоборческим направлениям христианской ортодоксии, сказанное в отношении последнего вида греха будет воспринято как реверанс в их сторону. Но мы уклонимся от объятий. Сделаем мы это по двум причинам. Во-первых, многие конфессии христианства на словах и в поверхностных делах лишив «святых отцов» их ореола святости, восприняли почти целиком их человеческие учения. Мы даже не будем говорить о Троице. Приведем другой пример: протестантские направления, отменив святость человеческую, признали непогрешимость их решений в части состава Священного Писания. Но дабы быть святее пап, сократили число Священных текстов, вместо того, чтобы расширить его.

Второй причиной уклонения от объятий протестантизма является вопрос о храме. Ведь храм рукотворенный, даже будучи лишен каких бы то ни было украшений, остается столь же искусственным местом поклонения Всевышнему, как и иные святые места, и находится ли человек в храме или в цирке, — Бог пребывает в нем. Именно об этом говорит Иисус: «Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы не знаете чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев [т.е. от исповедников единобожия]. Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине.» (Ин 4:21-24).

И не ко всем ли традиционным христианам относится пророчество Амоса: «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собрании ваших.» (Ам 5:21); «Слушайте слово сие, телицы Васанские... вы, притесняющие бедных, угнетающие нищих, говорящие господам своим: «подавай, и мы будем пить!» (Ам 4:1). Ибо он говорит о тех, кто требует воды — надежды на спасение, даже не сделав первого шага к познанию истины, которая одна только и дает свободу. Итак, «Взыщите Господа, и будете живы.» (Ам 5:6). «И ныне еще говорит Господь: обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании. Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь к Господу Богу вашему... Вострубите трубою на Сионе, назначьте пост и объявите торжественное собрание... пусть выйдет жених из чертога своего, и невеста из своей горницы.» (Иоил 2:12,13,15,16).

А теперь, уважаемый читатель, не пора ли нам остановиться и перевести дух, — не исполнили ли мы меру того, что было позволено сказать? И разве не должны мы пощадить чувства верующих?

Да, конечно, однако, как говорится, «Платон мне друг, но истина дороже». А стремясь к истине «по мере удела, какой назначил нам Бог» (2 Кор 10:13), и памятуя последние приведенные нами стихи Иоаннова Евангелия, и многое другое — что истина велика и сильнее всего, и что нет в ней неправды, и нет у ней лицеприятия, но что делает она лишь справедливое (ср. 2 Езд 4:35-40), мы не можем не сказать, что сей принцип является вполне христианским. Мы были бы даже готовы перефразировать сие крылатое выражение и сказать: «Иисус мне друг, но истина дороже», — если бы Сам Иисус не был истиной и если бы противоречие истине не было и без того одновременно и противоречием Христу.

Сказав так, мы подчеркнули, что истина нелицеприятна, и некто, возможно, отойдет от нас и более уже не будет ходить с нами (ср. Ин 6:66), поэтому в отношении продолжения этой главы, что называется, слабонервных просим не смотреть...

Итак, продолжаем. Мы выяснили, каков смысл замены женами естественного употребления мужского пола с разжиганием похотью друг на друга. Однако Павел предлагает нам еще одну загадку, связанную с прелюбодейством. Он пишет:

«Есть верный слух, что у вас [появилось] блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников, что некто [вместо жены] имеет жену отца своего. И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело.» (1 Кор 5:1,2).

Скобками, по обыкновению, мы выделили слова, отсутствующие в Писании на греческом и добавленные «редакторами Духа Святого» «для ясности речи». Весьма часто подобные добавки носят вполне безобидный характер, однако бывают и случаи, иллюстрирующие заповедь: «Всякое слово Бога чисто; Не прибавляй к словам Его, чтобы Он не обличил тебя, и ты не оказался лжецом.» (Прит 30:5,6).

Итак, начнем с истолкования сего фрагмента традиционной экзегетикой. А оно просто напоминает неприличный анекдот, — Павел де указывает на особый случай, когда один из христиан взял себе в жены свою мачеху. (А почему собственно не мать, ведь и она — жена отца?). Подобная трактовка — еще один пример того, когда у неимеющего отнимается и то, что имеет. Покажем со своей стороны, почему традиционная интерпретация сих стихов по меньшей мере смешна. При этом мы уже не видим смысла повторять те доводы, которые состоят в том, что слово Павла не может быть преходящим и суетным, что мы