Джон Фист, не смотря на утреннюю прохладу, пробудился от сна в холодном липком поту. Кошмар, который часто донимал его. на этот раз был особенно отчетлив. Решительное лицо неугомонного лейтенанта Челси стояло перед его взором и исчезло только тогда, когда он встряхнул головой и протер испуганные глаза. Военный из форта Силл крепко держал Фиста за горло во сне, и тот с дрожью в пальцах коснулся шеи.

— Дьявольщина: — шепнули бескровные губы бандита.

Он достал длинную сигару и раскурил ее. Прохаживающийся возле Сеймур, дежуривший в утренние часы, присел к костру и раскурил сигарету.

— Неважный у тебя вид, босс, — сказал он, поглядывая на Фиста.

— Дурные сны, Эд… Как дежурство?

— Нормально… Карлтон сказал, что братишка, очухавшись, взялся было за нож. И что?

— Успокоился, когда Сэм передал ему твои слова.

— Чертов недоумок!.. Ни росту, ни мозгов!

— А что привиделось-то, босс?

Состроив недовольную гримасу, главарь сплюнул в костер.

— Опять Челси!.. Чует сердце — он быстро следует за нами.

— Надо бы уносить ноги, а, босс?

— Нет, мы останемся здесь и предадимся пьянству! — косо взглянул на Сеймура Фист. — Буди всех, да побыстрей!

Бандит резво подчинился и растолкал спящих. Его товарищи, словно чуткая волчья стая, моментально приняли вертикальное положение с оружием в руках. Пленники просыпались медленно, с какой-то обреченностью во взглядах и движениях, под заунывные молитвы тощего методиста.

Килкенни с опухшим, как всегда, лицом, обозвав соотечественника неприличным словом, с надеждой посмотрел на тюк со своей провизией.

— Эх, глоток виски мне бы сейчас не помешал.

Том Гардинг с раздувшимися губами и правой щекой, шагнул к нему. Взявшись за штаны чуть ниже пояса, он ухмыльнулся:

— Чем ходить в кусты, может, угостить тебя, толстая ирландская образина!

— Том! — голос Фиста был скорее насмешлив, чем строг. — Если ирландцу позволить заняться тобой, то твоя рябая рожа будет выглядеть еще краше.

Бандиты захохотали, а униженный Гардинг злобно посмотрел на родственника. Тот тут же стал опаснее готовой к броску кобры.

— Не смей глазеть на меня так! За такие взгляды я разнесу на куски даже собственного брата!.. А теперь попроси извинения у дамы за свои жесты и слова и принеси выпить ирландцу.

Гардинг знал, что перечить Фисту было нельзя и, извинившись перед мексиканкой, сходил к тюку за выпивкой. Довольный Килкенни любовно зажал бутылку в руке и принялся делать затяжные глотки.

Ривердейл с интересом взглянул на главаря.

— Откуда столько неожиданной заботы, Фист?

Положив подбородок на поднятое колено, Фист мягко сказал:

— Ну, мы ведь теперь компаньоны, северянин. У нас общие проблемы, одни задачи.

— Похоже, что так… Общие проблемы вплоть до того места в горах Уичита, где спрятаны сокровища семьи Нарваэс. А потом ты с радостью расстреляешь и меня и Килкенни, и даже методиста.

Узкое лицо Фиста приняло выражение крайней обиды.

— О чем ты говоришь?.. Клянусь, не будет никакого расстрела, если ты без всяких подвохов доставишь меня к золоту. — Фист наклонился вперед в попытке говорить искренно и задушевно. — Смотри, северянин, тебе обещано пятьдесят тысяч долларов в качестве вознаграждения. Значит, там этого золота навалом. Его хватит на всех нас… Конечно, сеньорита Кончита тут хозяйка. Скажем, даст она мне тысяч этак пять, и этого будет достаточно. А моим парням — и того меньше… Ну что поделаешь, северянин, коль мы прознали о сокровищах?! Сеньорите придется малость раскошелиться, только и всего… Обещаю, в конце мы разойдемся с миром и поминай, как каждого звали!

Ривердейл кивал бандиту, но не верил ни одному его слову. Это говорил кровожадный убийца, которого целиком захватила золотая лихорадка. При виде сокровищ, позже, за него станут говорить его револьверы. И не поздоровится никому. Сыграют в ящик даже его закадычные дружки.

— «Но деваться некуда, надо ехать, — с грустью подумал он. — В дороге, может быть, удастся что- нибудь придумать».

Гуи Гуадал — Красный Волк, военный вождь кайова из топотоги — семейной общины вождя Тсен Тайнте — Белой Лошади, сидя с дымившейся трубкой у очага, был задумчив. Его блестящие как у гремучей змеи, черные глаза смотрели на танцующие языки пламени безотрывно. На оживленный шепот двух сестер, тихую беседу матери с отцом и возню молоденькой жены с ребенком он не обращал никакого внимания.

Все мысли Гуи Гуадала были о предстоящем военном походе в горы Уичита. Только он мог спасти его от ужасающей бедности и связанного с ней жалкого существования дапома-бедняка и унизительного позора. Все его украшения, богатое оружие, награбленное в набегах добро и — о, великие духи- покровители! — весь табун из двадцати пяти прекрасных лошадей — все это пошло в уплату за дряхлого мексиканца, оказавшегося твердокаменным идолом. Ни угрозы, ни пытки не помогли выжать из него и слова о захороненных им в горах Уичита богатствах. К несчастью, военный вождь переусердствовал — ценный пленник испустил дух от пытки огнем. Стремление заполучить все золото сразу сыграло с индейцем злую шутку. Будь старик жив, он сумел бы получить за него громадный выкуп.

А сколько было надежд, когда он, Гуи Гуадал, рвался на Хоан Тоа к лагерю Тсен Тайнте с подслушанной тайной о золоте. За сутки он проведал, что мексиканец находится в топотоге Тейбодла, знаменитого вождя кайова. Зная, что Тейбодл ждет хорошего выкупа, он решил завалить, засыпать его всем своим имуществом, только бы получить желаемое. И что ж, удачливый вождь стал еще богаче, а на него, как на сумасшедшего, соплеменники, покачивая головами, уже показывают пальцами!

Красному Волку осталось одно: военный поход в горы Уичита, куда, должно быть, устремились те белые люди из Дир-Сити. Он немного знал английский язык и слышал, как высокий американец говорил об Ахин Доха и Адалкаи Доха.

Но даже сейчас, когда до назначенного часа оставались какие-то мгновения, Гуи Гуадал нервничал. Те воины, каких он позвал с собой в поход, не дали вразумительных ответов, сказав, что подумают. Неудачный налет за лошадьми в Дир-Сити, который возглавлял он, обернулся катастрофой. Погибли воины, и кайова, кажется, перестали доверять Красному Волку, как организатору военных походов.

Докупив с беспокойством в душе последнюю трубку, Красный Волк подал знак родным, чтобы те, по обычаю племени, очистили жилище.

Оставшись в одиночестве, он взял в одну руку деревянный обруч, а в другую — тонкую хворостину. Затянув Гуа Дайгиа — Дорожную Песнь, он принялся медленно отбивать такт хворостиной по обручу.

За последние два года Красный Волк часто, с острой болью в сердце, вспоминал своего великого родственника, Дохасана, Маленького Утеса. Тот имел огромный авторитет у кайова, безраздельно правил племенем три десятка лет и был необыкновенно добрым и щедрым ко всем, особенно к близким. Это он, словом и делом, помог Красному Волку завоевать репутацию военного вождя. Везде и всюду, в зимних лагерях, на Больших Советах, при проведении Солнечной Пляски Дохасан хвалил его, предрекая