— Пошли.

— Ах, дорогой Ивер! Что ты задумал? — прошептал фогт, дрожа от страха и удерживая его за руку. — И какая от меня помощь? Я стар и слаб.

— Да, конечно, — задумчиво повторил Ивер, заглянув в подвальное окно. — Вы стары и немощны — что верно, то верно.

В это мгновение из зала донесся грохот, и раздался долгий, пронзительный крик.

Ивер бросился к ступенькам, которые вели в подвал. Фогт изо всех сил пытался его удержать:

— Ивер, опомнись, несчастный! Что ты собираешься сделать?

Ивер вырвался из его рук и воскликнул:

— Вы разве не слышали крик Ингер? Я пойду вниз к солдатам — пора положить этому конец!

— И ты решишься пойти к ним один?

— Да, решусь, — повторил Ивер, оставив бледного, дрожащего фогта у окна, через которое тот мог видеть все, что происходило в комнате.

Ивер распахнул дверь и ворвался внутрь. Мощный прыжок — и он уже был на середине подвала, схватил двух солдат и швырнул о стену. Один остался лежать ничком, оглушенный ударом, а другой издал сдавленный крик и попытался было привстать. Ивер ударил его в грудь каблуком сапога, схватил двух других солдат и стиснул их в своих могучих объятиях.

— Будете сопротивляться, я вас всех перебью, — сказал он. — Ведите себя смирно — и останетесь живы.

Солдаты с ужасом смотрели на пылающее гневом лицо Ивера — жилы на его лице вздулись, глаза сверкали. Одного шведа он придавил коленом, а другому тем временем связал портупеей руки и ноги. Солдат, оглушенный падением, пришел понемногу в себя, приподнялся и пополз на четвереньках за своей шпагой к столу. Он уже протянул к ней руку, но Ивер, не решавшийся отпустить лежавшего под ним человека, схватил кувшин из-под меда и бросил его в голову солдату со шпагой. Тот с глухим воплем повалился на пол. Ивер тут же связал ему руки поясом, снятым с другого солдата. Затем он поднялся. В то же самое мгновение один из солдат, которому удалось незаметно вытащить нож, вскочил на ноги и бросился на Ивера. Старый фогт, видевший через окно все, что происходило в подвале, заметив опасность, вскрикнул. Ивер обернулся и отпрянул в сторону в тот самый миг, когда солдат замахнулся на него ножом. Тогда Ивер обхватил его левой рукой за шею, вырвал у него нож и вонзил в грудь шведу по самую рукоятку. Раненый, шатаясь, сделал несколько шагов, изо рта его хлынула кровь, и он, хрипя, упал на каменный пол.

— Что ж, ты сам во всем виноват! — сказал Ивер.

Четвертый солдат продолжал лежать у стола — он все еще был без сознания после удара кувшином. Ивер связал ему руки своим шейным платком.

— Вот так! — сказал он, выходя к фогту и убирая волосы с влажного лба. — А теперь пройдем в пороховой погреб. Путь свободен.

— Ах, зятек, — прошептал Каспер, — что ты наделал?

— Это только начало, фогт! — ответил Ивер, удовлетворенно оглядывая поле брани. — Главное — впереди. Вы смеялись, когда я обещал расправиться с шестерыми. Я их всех отправлю на тот свет, если удастся!

Он взял фонарь и стал светить старику, а тот выбрал в своей связке ключ и отпер дверь во внутренний погреб, куда они оба вошли.

Между тем в зале возобновилось прерванное было веселье. Офицеры думали, что Кернбук схитрил в разговоре с Ивером. Поэтому они немало удивились, когда увидели, что он взял шапку и приготовился вывести девушку из зала.

— Погоди-ка минутку! — рявкнул бородач и преградил ему дорогу. — У тебя, конечно, все права на девчонку, раз уж ты так ловко выставил ее Голиафа10, но пусть то, чему суждено произойти, произойдет здесь.

— То, чему суждено произойти, не может произойти здесь, — ответил Кернбук, спокойно затягивая портупею, — потому что я намерен отвести ее к человеку, который положился па мое слово.

— Это еще что такое? — закричали все. — А как же наши утехи?

— От утех вам придется отказаться, друзья! — сурово ответил Кернбук. — Ваши забавы и без того дорого обошлись этому человеку.

— Но мы же видим его первый раз в жизни!

— В Эрремандсгорде вы убили его сестру за то, что она не хотела сказать, где хозяйка прячет деньги.

— Вздор! — воскликнул немец-наемник. — Пусть меня разорвут в клочья десять тысяч ядер, если Кернбук не самый нудный из всех проповедников, каких я встречал! Сейчас мы, конечно, снова услышим историю про бедную девушку, которую истязали барабанной струной? Он донимает нас ею с самой масленицы, мы уже сыты ею по горло.

— Не ссорьтесь, друзья, не ссорьтесь! — воскликнул другой. — Пусть Кернбук остается со своими проповедями, а мы — с девчонкой, и все будут довольны.

— Хитрое решение, капитан Циглер! — ответил Кернбук. — Но толку от него мало, потому что никому и в голову не придет ему подчиниться.

— Дражайший господин капитан! — продолжал Циглер с насмешливой улыбкой. — Я хочу сказать только одно: если уж человеку так хочется играть роль наставника при своих друзьях, то для этого он должен обладать кое-какими способностями!

— И вы считаете, что я их лишен?

— По крайней мере, я никогда их не замечал!

— Пусть это не удивляет вас, капитан! — ответил Кернбук. — Я использую свои способности лишь тогда, когда нахожу им достойное применение, и не склонен метать бисер перед свиньями.

Хотя Кернбук с самого начала хотел — по мере возможности — избежать ссоры, ему все же не удалось сохранить необходимое хладнокровие. Слова Циглера и еще больше издевательский тон, каким они были произнесены, привели его в ярость.

— Господин капитан! — сказал Циглер. — Мы теряем время на пустые разговоры, а между тем наша крошка находит весьма странным, что шесть бравых офицеров до сих пор не оказали ей должных почестей. Вы мешаете нам это сделать, и поэтому мы просим вас добровольно покинуть зал. Я говорю «добровольно», потому что в противном случае мы выставим вас за дверь силой.

Кернбук шагнул к Циглеру.

— Вы не посмеете! — крикнул он.

Циглер с улыбкой взглянул на остальных офицеров и ответил:

— А я полагаю, что посмеем. Дверь я упомянул лишь потому, что выбрасывать вас из окошка было бы куда менее удобно. Если же вы хотите остаться, это возможно лишь при одном условии.

Кернбук закусил губу до крови. Глаза его метали молнии. В висках стучало. От его самообладания не осталось и следа.

— Я понял вас, Циглер! — сказал он, и голос его задрожал от едва сдерживаемой ярости. — Вы хотите драться со мной; что ж, я удовлетворю ваше желание.

— Наконец-то! — воскликнул немец, потирая руки. — Обычно дражайший капитан не слишком понятлив!

— Я буду с вами биться, — сказал Кернбук, смерив его с ног до головы презрительным взглядом. — Да, буду, сколько бы у меня ни было причин для отказа.

— Я полагаю, что недостаток храбрости не принадлежит к числу этих причин?

— Разумеется, нет, — ответил Кернбук. — Причины эти касаются не меня, а вас. Храбрости у меня хватает — полагаю, что эти господа не раз имели случай в этом убедиться. Не хватает мне разве лишь