где копошились таинственные фигуры, раздался пронзительный свист. Солдаты замерли. Зато по лицу Свена при этом звуке пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед и обвел глазами подземелье. Его разгоряченное боем лицо вспыхнуло еще ярче, когда он увидел, сколько врагов он одолел. Он извлек из-за пазухи пистолет, тщательно прицелился и выстрелил. Раздался звон разбитого стекла — это посыпались на пол осколки фонаря. Свет погас, подземелье снова погрузилось в полный мрак.

— Эй вы, шведские солдаты! — крикнул Свен. — Мы свое дело сделали. Свен-Предводитель желает вам успеха — до свиданья!

И солдаты услышали, как в темноте открылась и снова захлопнулась дверь, а потом загремел засов.

Мангеймер глухо зарычал: он понял, что его план рухнул, но он не посмел преследовать Свена, пока солдаты не спустили вниз еще один фонарь.

Когда же опять стало светло, Свена и след простыл, исчез и тот свет, который проникал в подземелье из-за решетки склепа.

— Еще света! — в ярости заорал Мангеймер. — Все вниз, попробуем вместе выломать дверь.

Перепрыгнув через гроб, солдаты навалились плечом на дверь, но она даже не дрогнула. Мангеймер кричал и бранился так, что гудели своды подземелья. Поняв наконец, что высадить дверь не удастся, капитан просунул кинжал между дверной рамой и прутьями решетки. Ему удалось выломать несколько прутьев, он просунул руку в образовавшееся отверстие и отодвинул засов; дверь открылась, и шведы ринулись в склеп.

При свете фонаря они увидели, что склеп пуст. Ветер пахнул им в лицо из подвального оконца, в котором было выбито стекло.

Ни слова не говоря, Мангеймер схватил фонарь, вылез в оконце и склонился над следами, оставленными в глубоком снегу у стены. У самой стены следы были отчетливыми, но ближе к дороге они обрывались, и капитану пришлось ни с чем возвратиться к своим солдатам.

Мангеймер приказал солдатам отнести убитых в замок, а сам вышел из церкви и закоулками прокрался к часовому, стоявшему у городских ворот, чтобы узнать у него, кто проходил здесь в течение последнего часа.

Часовой сказал, что никого не видел. Капитан понял, что искать бесполезно: любым городским переулком можно было выбраться в открытое поле.

«Тысяча чертей! — бранился про себя Мангеймер. — Во всем виноват проклятый капеллан. Он мне за это заплатит. Скажу-ка я завтра полковнику, что он заманил меня в церковь, а пастор устроил мне там ловушку. Так я расквитаюсь с ними обоими, да вдобавок пастор узнает, что будущий зятек выдал его тайну».

Вот какие мысли теснились в голове удалого капитана, пока он возвращался к своим товарищам в Гусиную башню.

Усадьба Иселинген лежала примерно в четверти мили7 от Вордингборга; управляющим в ней был ленсман Тюге Хёг.

На другой день после того, как Свен получил деньги у пастора, господин Тюге играл вечером в шашки со своим писцом. Они сидели в большом зале, темные стены и высокий сводчатый потолок которого слабо освещала маленькая лампа: ленсман приказал поставить ее перед шашечной доской.

Посреди зала стоял огромный дубовый стол на четырех толстых приземистых ножках, покрытый старым дырявым сукном, а вдоль стен — высокие кресла, спинки и сиденья которых были обтянуты кожей с золотым тиснением.

Ленсман сидел в углу у горящего камина; на нем была ночная шерстяная кофта в белую и черную полоску.

Тюге Хёгу уже перевалило за пятьдесят. Череп его начал лысеть, а живот и щеки все округлялись и наливались жиром. Под складками двойного подбородка ленсмана едва был виден бант его шейного платка. Светло-голубые глаза Хёга смотрели пристальным и недобрым взглядом.

— Эй ты, писец! — заговорил ленсман после довольно долгого молчания. — Если кто-нибудь спросит тебя, кто ты такой, можешь сказать, что я назвал тебя мошенником. Я оказываю тебе милость, соглашаясь играть с тобой, а ты в благодарность плутуешь. Вот уже в третий раз ты выигрываешь у меня по четверти ригсдалера.

— Помилуйте, господин ленсман! — растерянно воскликнул писец.

— Молчать! — рявкнул ленсман. — Говорю тебе, ты плутуешь! Надеюсь, ты понимаешь датский язык. Если бы ты не плутовал, как бы ты мог меня обыграть?

Тюге не успел развить дальше свою мысль, потому что вошедший слуга доложил, что богатый вордингборгский купец Эспен Рос ждет у дверей с какой-то женщиной и просит разрешения поговорить с господином ленсманом.

— Как! — удивленно воскликнул Тюге. — Он уже здесь? Послушай, Толлер! Займи его разговором, придумай что-нибудь, а я пока приведу себя в порядок. Скажи, что я занят, скажи, что хочешь! Живо, поворачивайся!

Слуга вышел.

— Вот что, писец! — сказал ленсман уже более милостивым тоном. — Мне надо принарядиться, да поживее. Тащи сюда мои сапоги с длинными шпорами. А где мой гребень? Куда я девал свой гребень? Ах да, он на полочке за маленьким зеркалом. А ну, одна нога здесь, другая там, пошевеливайся.

Приговаривая все это, ленсман перенес лампу на большой стол посреди комнаты, потом надел на себя пунцовую плюшевую куртку и потуже затянул шейный платок, отчего лицо его налилось кровью. Тем временем писец принес сапоги и гребень.

— Помоги мне обуться! — шепнул Тюге, вытянув ногу вперед, а сам, глядясь в маленькое настольное зеркальце и держа в одной руке гребень, а в другой лампу, пытался начесать волосы с затылка на лоб, чтобы скрыть намечающуюся плешь. — Ну вот, все в порядке! — удовлетворенно воскликнул он. — Теперь можешь позвать купца. Да заодно вот тебе ключ, принеси из погреба бутылочку французского вина, но только смотри не вздумай стянуть бутылку, как в прошлый раз.

— Я не брал ни одной бутылки, — возразил несчастный писец, вспыхнув от обиды до корней волос.

— Нечего отпираться! — прикрикнул на него Тюге. — За несколько дней до того, как я в последний раз посылал тебя в погреб за вином, там оставалось девятнадцать бутылок, а на другой день я проверил и насчитал всего семнадцать. Вот тебе ключ. Ступай! И прихвати еще три чистых стакана.

Писец открыл было рот, чтобы возразить, но ленсман затопал на него ногами и указал на дверь, а сам уселся за большой дубовый стол и стал разбрасывать по нему бумаги, чтоб гости подумали, будто до их прихода он занимался делами.

Немного погодя вошел купец, о котором докладывал слуга. Это был щуплый, сгорбленный человечек с хитрым, подвижным лицом, выражение которого непрерывно менялось. Он вел за руку юную девушку, хрупкая фигурка которой была почти совсем скрыта широкой накидкой. Девушка покраснела от смущения, потупила глаза и склонилась в почтительном поклоне.

— Подойди поближе и садись, любезный Эспен! — воскликнул, приветливо улыбаясь, ленсман и сделал купцу знак, приглашая его сесть на соседний стул. — Я вижу, ты приготовил мне приятный сюрприз и привез с собой свою прелестную дочь.

— Сюрприз? — удивился Эспен. — Да ведь вы сами, ваша милость, написали мне в последнем письме, чтобы я приехал с малюткой Эллен, а без нее вы, мол, меня и на порог не пустите.

— Может быть, может быть… — проворчал ленсман, явно недовольный тем, что купец раскрыл его хитрость. — Я написал это потому, что, на мой взгляд, молодой девушке в нынешнее время спокойнее жить в здешней усадьбе, нежели в городе, где кишмя кишит всяким сбродом и грубой солдатней.

Эспен рассмеялся: