потом – раз! – полетит, унося седока в другое место, к другим ценностям, взглядам, знаниям [10]. И тело тоже, благодаря своим состояниям возбуждения, сознавания и чувственного восприятия – например, звуков музыки, любимого голоса или знакомого аромата, – обретает способность переносить нас куда угодно.
В сказках, как и в мифах, ковер олицетворяет разновидность движения, но совершенно особого – того, что позволяет увидеть не только земной мир, но и загробный. В сказках народов Среднего Востока это средство духовного полета шаманов. Тело – не что-то бессловесное, из чьего плена мы стараемся вырваться. Если смотреть на него правильно, то оно – космический корабль, ряд атомных отсеков, сплетение нервных центров, ведущих в иные миры, к иным переживаниям.
Помимо ковра-самолета есть и другие символы тела. В одной сказке – ее подарила мне Фатах Келли – их сразу три. Она называется просто – 'Сказка о ковре-самолете' [11]. В ней султан посылает трех сыновей, чтобы они нашли 'самое дивное диво на свете'. Тот, чья находка будет признана лучшей, получит все царство. Один брат искал-искал и привез жезл слоновой кости, с помощью которого можно было увидеть все, что ни пожелаешь. Второй искал-искал и привез яблоко, чей аромат мог исцелить любой недуг. А третий привез ковер-самолет, который мог перенести человека в то место, о котором он подумает.
'Так что же лучше всего? – спросил султан. – Способность видеть все на свете? Способность исцелять и воскрешать? Или способность воспарять духом?'
Каждый из братьев по очереди расхваливал свою находку. Но в конце концов султан махнул рукой и сказал: 'Ни одну из этих вещей нельзя признать лучшей, ибо по отдельности они несовершенны'. И разделил царство поровну между тремя сыновьями.
В эту сказку вкраплены яркие образы, которые позволяют нам представить, что же такое подлинная живость тела. Эта сказка (и ей подобные) рисуют поразительные силы интуиции, проницательности, духовного целительства и восторга, скрытые в человеческом теле [12]. Мы привыкли считать тело чем-то отдельным, что делает свое дело без нас и, если 'правильно' с ним обращаться, обеспечивает нам 'хорошее самочувствие'. Многие обращаются с телом так, будто оно раб, или даже могут обращаться с ним хорошо, но требуют, чтобы оно по-рабски выполняло их желания и прихоти.
Некоторые говорят, что тело получает вести от души. А что, если на миг вообразить, что это душа получает вести от тела, что тело помогает душе приспособиться к земной жизни, анализирует, переводит, дает чистый лист, чернила и перо, чтобы душа могла создавать летопись нашей жизни? Представьте, что, как в сказках о колдунах-оборотнях, тело само по себе – Бог, учитель, наставник, опытный проводник. Что тогда? Разумно ли всю жизнь третировать этого учителя, который мог бы столько нам дать, столькому научить? Согласны ли мы всю жизнь позволять другим чернить наше тело, судить его, считать несовершенным? Хватит ли у нас силы пойти наперекор большинству и по-настоящему, глубоко прислушаться к телу, этому сильному и священному созданию? [13]
Характерный для нашего общества подход к телу исключительно как к скульптуре неверен. Тело – не мраморная статуя. У него другое назначение. Его задача – защищать, вмещать, поддерживать и воспламенять душу и дух, быть хранилищем воспоминаний, наполнять нас чувством – лучшей пищей для души. Оно служит для того, чтобы возвышать нас и побуждать, наполнять чувством; чтобы доказать, что мы существуем, что мы здесь; чтобы давать нам основу, массу, вес. Неверно думать о нем так, будто это место, которое мы покидаем, чтобы воспарить в духовные сферы. Тело – носитель для этих переживаний. Не будь тела, не было бы ощущения, что мы переходим через порог, ощущения подъема, невесомости. Все это исходит от тела. Тело – ракета-носитель. Находясь в ее носовом отсеке, душа смотрит в иллюминатор на загадочную звездную ночь, и у нее захватывает дух.
Что входит в состав здорового тела в инстинктивном мире? Прежде всего, грудь, живот и все, что покрыто кожей и где присутствуют нейроны, чтобы передавать ощущения. Главное здесь не форма, не размер, не цвет, не возраст, а то, возникают ли ощущения, выполняются ли необходимые функции, способны ли мы реагировать, ощущаем ли весь спектр, весь диапазон чувств. Сковано ли тело страхом или болью, парализовано застарелой травмой, или в нем играет своя музыка, и оно, как богиня Баубо, слушает животом, смотрит множеством глаз?
Когда мне было двадцать с небольшим, мне довелось испытать два связанных с телом переломных переживания, которые шли вразрез со всем тем, чему меня учили. Во время недельного женского сбора, как-то ночью у горячего источника, я увидела обнаженную женщину лет тридцати пяти. Ее груди были высосаны детьми, живот исполосован рубцами, следами многочисленных беременностей. Я, тогда еще совсем молодая, испытала чувство жалости, глядя на эти отметины, изуродовавшие светлую тонкую кожу. Кто-то заиграл на маракасах и барабанах, и она стала танцевать. Ее волосы, груди, кожа, руки и ноги – все исполняло свой собственный танец. Какая красота сквозила в нем, какая жизненная сила! От ее грации заходилось сердце. Я всегда посмеивалась, когда про кого-то говорили: 'У нее в чреслах огонь'. Но в ту ночь я его увидела. Я увидела мощь ее бедер. Я увидела то, что была приучена не замечать, – мощь женского тела, воодушевленного внутренним огнем. Прошло почти три десятка лет, но я до сих пор вижу, как она танцует в ночи, и меня до сих пор завораживает мощь ее тела.
Второе пробуждение связано с женщиной, которая была гораздо старше. Если мерить общими мерками, ее бедра формой походили на грушу, по сравнению с ними грудь казалась совсем маленькой, ноги покрывала сетка фиолетовых прожилок, а по всему телу, от грудной клетки до позвоночника, проходил длинный шрам, след серьезной хирургической операции – так снимают кожуру, когда чистят яблоко. Зато талия была шириной в четыре ладони.
Для меня оставалось загадкой, почему мужчины вились вокруг нее так, будто она была намазана медом. Казалось, они хотят откусить от ее грушевидных бедер, полизать ее шрам, ласкать ее грудь, прижаться щекой к паутине прожилок. Ее улыбка была ослепительна, походка грациозна, а ее глаза так и вбирали в себя то, на что смотрели. Я снова увидела то, что меня учили не замечать, – власть, таящуюся в теле. Признанная культурой власть тела – в его внешней красоте, но скрытая в теле власть – редкость, ибо в большинстве случаев ее изгоняют – истязая себя или стесняясь собственной плоти.
Именно в этом свете дикая женщина может вглядеться в божественность собственного тела и понять, что оно – не обуза, которую мы обречены таскать всю свою жизнь, не вьючное животное, которое принуждают кнутом или пряником, чтобы оно несло нас по жизни, а череда дверей, снов и стихов, благодаря которым мы можем учиться и познавать все на свете. Дикая душа воспринимает тело как самостоятельное существо, которое любит нас, зависит от нас; иногда мы бываем для него матерью, а иногда – оно для нас.
Чтобы открыть еще кое-что о власти тела, придется рассказать вам историю – настоящую и довольно длинную.
Вот уже много лет туристы толпами валят через великую американскую пустыню по так называемой 'духовной цепи': долина Памятников, каньон Чако, Меса Верде, Кайента, каньон Киме, Пэйнтед Дезерт, каньон де Челли. Они разглядывают лоно матери – Великого Каньона, покачивают головами, пожимают плечами и спешат домой – только затем, чтобы следующим летом снова нестись через пустыню, чтобы высмотреть что-то еще, выискать что-то новое.
В основе всего этого лежит все та же жажда встречи с нуминозным, которая испокон веков терзает людей. Но иногда эта жажда усиливается, ибо многие люди утратили связь с предками [14]. Обычно они не знают имен даже своих прадедов. В частности, они утратили семейные предания. В духовном отношении такая ситуация вызывает печаль… и голод. Очень многие пытаются воссоздать что-то важное, что могло бы утолить этот душевный голод.
Туристы на протяжении многих лет стекаются в Пуйе. Там находится меса – столовая гора, или плоский холм, большой и пыльный, затерянный в глуши Нью-Мексико. Когда-то здесь древние Anasazi перекликались с одного холма на другой. Говорят, что доисторическое море вырезало в здешних каменных стенах тысячи лиц – веселых, злобных, искаженных мукой.
Дине (навахо), хикарилльские апачи, южные юты, хопи, зуньи, Санта-Клара, Санта-Доминго, лагуна, пикурис, тесуке – все эти племена пустыни собираются здесь. Здесь они пляшут, в плясках снова превращаясь в сосны, в оленей, в орлов и Katsinas – могучих духов.
