— Что с вами? — спросила донна Гермоса.

— Не знаю. Может быть, жар, а может быть, волнение. Мне не хватает воздуха, но, надеюсь, это пройдет.

Между тем с трактирщика сняли одежду, оставили только панталоны. Несчастный страшно кричал. Колдун приблизился к нему, размахивая ножом.

— Ах, это ужасно! — воскликнула донна Гермоса, закрыв лицо руками.

— Молчите! — прошептал дон Торрибио. — Так надо! Шаман, не обращая внимания на душераздирающие крики жертвы, хладнокровно прикидывал, куда лучше нанести удар, в то время как несчастный взирал на своего палача глазами, полными мольбы и ужаса.

Вдруг шаман взмахнул ножом и вонзил его глубоко в грудь жертвы. Несчастный страшно завыл и тотчас же умолк навсегда. Тогда шаман, погрузив руку в зияющую рану несчастного, вырвал еще трепещущее сердце. В эту минуту индейские вожди устремились на эстраду и подняли кресло с сидящим в нем Тигровой Кошкой.

— Да здравствует победитель бледнолицых, великий сахем апачей! — восторженно кричали они.

Колдуны орошали толпу кровью жертвы. Обезумевшие от восторга индейцы топали ногами и оглушительно кричали.

— Наконец, — торжественно изрек Тигровая Кошка, — я сдержал обещание: белые навсегда изгнаны из этого края!

— Пока еще нет, — громко сказал дон Педро, — смотри!

Произошла как бы перемена декораций в театре.

Вакеро, до той поры бесстрастные свидетели сцены, вдруг устремились на беззащитных индейцев, между тем как со всех сторон на площадь хлынули мексиканские войска, окна близлежащих домов ощетинились ружьями, стрелявшими по индейцам.

Над толпой индейцев были отчетливо видны фигуры дона Фернандо Карриля, Лючиано Педральвы и дона Эстебана, безжалостно разивших безоружных вояк.

— О! — вскричал дон Торрибио, размахивая знаменем. — Какое коварное предательство!

Он хотел броситься на помощь индейцам, но у него подкосились ноги и кровавое покрывало застлало ему глаза.

— Боже мой! Что это со мной? — с ужасом прошептал он.

— А то, что ты умрешь! — услышал он голос дона Эстебана, крепко схватившего его за руку.

— Лжешь! — дон Торрибио попытался приподняться. — Я хочу спасти моих братьев.

— Братья твои мертвы. Ты намеревался убить дона Педро, его дочь, дона Фернандо и меня! Умри, злодей, тебя настигло возмездие. Я напоил тебя ядом.

— О! — в отчаянии простонал дон Торрибио, пытаясь на коленях добраться до края эстрады. — Горе! Горе! Господь справедлив…

На площади мексиканцы яростно колотили индейцев.

— Это вам за дона Хосе Калбриса! — кричали они: — А это за майора Барнума!

Это было не сражение, а настоящая бойня. Несколько начальников попытались взобраться на эстраду, преследуемые доном Фернандо и его друзьями.

Дон Торрибио, собрав последние силы, как ягуар, прыгнул на дона Фернандо и схватил его за горло.

— По крайней мере я не погибну неотомщенный, — крикнул он, но в следующую же минуту он разжал руки.

— Нет, это было бы низко с моей стороны. Моя жизнь принадлежит этому человеку, он ее выиграл.

Присутствующие не могли удержаться от восторженных возгласов. Дон Эстебан хладнокровно прицелился в грудь дона Торрибио и выстрелил.

— Такой конец ждет всех предателей, — сказал он.

— Боже мой! — закричал дон Торрибио, усилием воли заставивший себя приподняться, и, обратив сияющий взор к небу, продолжал: — Великий Боже, благодарю тебя, ты меня простил!

Лицо его приняло умиротворенное выражение и, опрокинувшись назад, он умолк навсегда.

Донна Гермоса внезапно исчезла.

Когда Тигровая Кошка понял, что продолжать сражение бессмысленно и дальнейшее пребывание здесь опасно для жизни, он собрал горстку преданных ему храбрых воинов, схватил донну Гермосу, невзирая на ее крики и мольбы, перекинул через седло и на полном скаку помчался сквозь гущу сражения.

Когда мексиканцы сообразили, что произошло, было уже поздно, словно орел, уносящий в когтях добычу, он мчался на бешеной скорости прочь от разрушенной крепости.

Было около четырех часов вечера. Сквозь стволы деревьев проглядывал огромный огненный диск солнца, повисшего над самым горизонтом. Птицы устраивались на ночлег в густом массиве деревьев. Вдали среди густой травы порой появлялись стаи волков, или вдруг выскакивали из-за деревьев олени и косули и, навострив уши, тотчас же обращались в бегство. Все свидетельствовало о скором наступлении ночи.

На прогалине среди девственного леса, за двести миль от Сан-Лукаса, где происходили ужасные события, описанные нами в предыдущей главе, два человека в костюме мексиканских старателей сидели на черепах бизонов у яркого костра, от которого, однако, не было дыма.

Это были дон Эстебан Диас и Люсиано Педральва. Приставив для удобства ружье к ноге, они молча курили пахитоски.

Пеоны и погонщики мулов расположились рядом, возле вьючных лошадей. Десять верховых лошадей были привязаны недалеко от шалаша, вход в который был завешан одеялом. Один пеон неподвижно стоял на берегу узкого ручейка, протекавшего по краю прогалины, охраняя этот маленький отряд.

Судя по вытоптанной траве, лежащей на земле утвари и развешанным на деревьях окороках дичины, нетрудно было догадаться, что эта стоянка не из тех, что лесные всадники устраивают на одну ночь и покидают с восходом солнца, а настоящий лагерь, какой охотники устраивают в степи во время охоты.

Из шалаша вышел дон Педро. Бледное лицо его было печально и задумчиво. Он огляделся по сторонам и, приблизившись к дону Эстебану и Люсиано, спросил с беспокойством:

— Ну что?

— Пока ничего, — ответил дон Эстебан.

— Такое длительное отсутствие непонятно. Никогда прежде дон Фернандо не отлучался так надолго.

— Да, минуло уже тридцать часов, как он уехал, — сказал Люсиано. — Только бы не случилось с ним никакой беды!

— Нет! — возразил Эстебан. — Дон Фернандо хорошо знает пустыню, он изъездил ее вдоль и поперек, так что какая-либо случайность невозможна.

— Подумайте, — продолжал дон Педро, — эта почти неизведанная страна кишмя кишит ядовитыми змеями, хищными зверями.

— Вы забываете, — живо отозвался дон Эстебан, — что дон Фернандо и Каменное Сердце — одно и то же лицо, что как раз в этих местах прошла большая часть его жизни. Он много лет охотился здесь за пчелами. Нет, уверяю вас, с нашим другом ничего не могло случиться.

— Тогда объясните мне причину столь длительного отсутствия.

— Вы знаете, дон Педро, с какой готовностью он предложил нам свое содействие, когда, обезумев от горя и отчаяния, мы пребывали в растерянности, не зная с чего начать поиски донны Гермосы. Из