негодяй без имени Жажда мести привела меня в стан апачей.

— Измена! — закричал полковник — Ко мне, солдаты! Защищайте вашего коменданта!

— Эти люди не станут вас защищать, дон Хосе, они служат мне. Говорю вам, сдавайтесь!

— Нет, не сдамся! — решительно возразил комендант — Дон Торрибио или кто бы вы ни были, вы подлец!

Повернув свою лошадь, он отбросил руку дона Торрибио и выхватил саблю. Вдали послышался топот нескольких лошадей.

— Кажется, идет мне подмога, — сказал комендант, взводя курок пистолета.

— Да, — холодно ответил дон Торрибио, — но она опоздает.

По его приказанию вакеро бросились к коменданту, который успел выстрелить из пистолета и уложить двоих из них.

В темноте завязалась жестокая схватка. Сознавая, что у него нет шансов на спасение, дон Хосе проявлял чудеса храбрости. Отчаянно бросая лошадь то вправо, то влево, он ловко отражал нацеленные на него удары, рубил саблей вакеро, обступивших его плотным кольцом.

Между тем топот приближавшейся конницы был теперь подобен грому. Дон Торрибио опасался, что его жертва может ускользнуть из рук, и выстрелил в голову лошади коменданта. Дон Хосе упал на землю, но быстро вскочил на ноги и бросился на предателя с саблей, но тот отразил удар, тогда полковник, отпрянув назад, приставил к своему виску пистолет.

— Такие, как я, не сдаются, — сказал он и выстрелил. В ту же минуту зазвучали выстрелы, и отряд во главе с майором Барнумом и Жетеваном, словно вихрь, обрушился на вакеро.

Борьба продолжалась не долго. По знаку дона Торрибио вакеро повернули лошадей и кинулись врассыпную, оставив семь или восемь трупов товарищей.

— Какая жалость… — прошептал майор Барнум.

— Мы опоздали, — печально отозвался дон Эстебан. — Дон Хосе предпочел умереть, нежели сдаться в плен.

— Да, это был храбрый солдат. Но как догнать теперь этих демонов?

— Не стоит их догонять, они уже в лагере. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что скоро мы разгадаем эту загадку. Предоставьте действовать мне.

Дон Эстебан сошел с лошади, срезал ветвь смолистой сосны, которая в изобилии произрастала в этом краю, высек огонь и через несколько минут в его руках запылал факел.

При свете слабого красноватого пламени он стал вместе с майором осматривать простершиеся на земле трупы. Вскоре они нашли коменданта с раздробленным черепом, в руке был зажат пистолет. На лице — печать презрения и неукротимого мужества.

— Вот он, — сказал дон Эстебан. Майор не мог сдержать слез.

— Да, — прошептал он, — он умер как солдат в бою, но, увы! Всего лишь с предателем, изменившим своему народу. Неужели моему старому другу была суждена именно такая смерть!

— Так было угодно Богу!

— Да, — сказал майор, — мы должны исполнить свой долг, как он.

Они подняли труп, бережно положили его на лошадь, и скорбная процессия направилась в президио.

Между тем дон Торрибио не находил себе места от злости. Он не желал смерти коменданта, которая могла разрушить его планы, побудив мексиканцев опять стоять насмерть и скорее похоронить себя под стенами президио, нежели сдаться на милость победителей. Он замышлял взять дона Хосе в плен и, держа его в качестве заложника, диктовать условия президио.

Итак, план дона Торрибио потерпел фиаско. Он отлично сознавал степень своей неудачи, вопреки его сообщникам, считавшим операцию успешной, а потому возвращался восвояси мрачный и недовольный.

Тем временем Гермоса и Мануэла, воспользовавшись его отсутствием, сняли с себя индейское платье и остались в своей обычной одежде.

Когда дон Торрибио приблизился к своей палатке, колдун, не отходивший от нее ни на шаг, поспешно подошел к нему.

— Чего тебе? — спросил его дон Торрибио.

— Пусть простит меня мой отец, — почтительно ответил колдун. — Нынешней ночью две женщины пробрались в лагерь.

— А мне какое дело? — нетерпеливо перебил его дон Торрибио.

— Эти женщины, хотя на них индейский костюм, белые.

— Мне-то что до этого? Это, вероятно, жены вакеро.

— Нет, — ответил колдун, качая головой. — Руки их слишком белы, а ноги слишком малы для этого. Дон Торрибио заинтересовался.

— Кто же взял их в плен?

— Никто, они пришли сами.

— Сами?

— Да, они сказали, что хотят сообщить вам что-то важное.

— Вот как! — воскликнул дон Торрибио, бросив взгляд на колдуна. — Откуда же отцу моему известно это?

— Я взял их под защиту и привел в палатку моего отца.

— Стало быть, они тут?

— Да, уже около часа.

Дон Торрибио дал колдуну несколько унций.

— Я благодарю моего брата за то, что он сделал. Он поступил хорошо.

Колдун изобразил на лице подобие улыбки. Дон Торрибио поспешил в палатку, приподнял занавес и не мог удержаться от восторженного изъявления радости при виде донны Гермосы. Она улыбнулась.

«Что это значит?» — подумал он и любезно поклонился гостье. Донна Гермоса невольно залюбовалась видом дона Торрибио. Великолепный военный костюм сидел на нем отменно, подчеркивая изящество манер и придавая величие всему его облику.

— Как мне полагается обращаться к вам? — спросила донна Гермоса, приглашая сесть возле себя.

— Как вам будет угодно, сеньорита, — почтительно ответил он — Если вы видите во мне испанца, называйте доном Торрибио. Среди апачей же я известен под именем Проклятый, — прибавил он печально.

— Почему индейцы нарекли вас таким страшным именем? — спросила она.

Наступило минутное молчание. Они пытливо вглядывались друг в друга. Донна Гермоса не знала, как ей начать разговор, ради которого она искала встречи с доном Торрибио, в то время, как он терялся в догадках, что привело сюда донну Гермосу.

Дон Торрибио первым нарушил молчание.

— Вы пришли сюда, чтобы увидеть меня, сеньорита?

— Кого же еще?

— Извините мою настойчивость, но это настолько неправдоподобно, что я никак не могу поверить в реальность происходящего. Все это кажется мне сказочным сном.

Эта возвышенная тирада была из числа тех, которые дон Торрибио Квирога мог бы произносить, явившись с визитом в дом дона Педро де Луна. Сейчас, в столь необычной обстановке, в лагере индейцев она казалась неуместной и противоестественной.

— Боже мой! — Донна Гермоса отвечала также в светской манере, заданной доном Торрибио. — Я хочу развеять ваше недоумение и развеять возникший, по-видимому, в вашем воображении образ волшебницы, способной отыскать вас в таком необычном месте.

— Тем не менее вы навсегда останетесь для меня волшебницей.

— Вы льстец. А если говорить всерьез, то это бедный Эстебан, зная, что я намерена повидаться с вами, указал место, где вас можно найти. Таким образом, если вы хотите непременно наделить кого-то волшебством, то это должен быть только дон Эстебан. Он один имеет на это право.