лагерь. Индейцы, опьяненные победой, так легко одержанной над мексиканцами, пребывали в радужном настроении, находящем выход только в пении и танцах.

Несколько бочонков водки, похищенных в старом президио и в асиендах, были выпиты, и теперь в лагере царил неслыханный беспорядок, ибо спиртное оказывает на индейцев совершенно непредсказуемое воздействие, толкая их порой на безрассудные действия.

Власть сахемов теряла силу, и сами начальники пребывали в таком же, как их воины, состоянии. И если бы защитники Сан-Лукаса совершили на них внезапное нападение, они наверняка без труда истребили бы большую часть отупевших от водки и неспособных сопротивляться индейцев.

Пользуясь царившим вокруг пьяным весельем, наши отважные женщины, с замиранием сердца и дрожа от страха, однако внешне совершенно спокойные, легко, как змеи, проскальзывали между пирующими группами пьяных индейцев в надежде на провидение или на свою счастливую звезду отыскать среди многочисленных палаток ту единственную, которая принадлежала высокому бледнолицему начальнику.

Долго блуждали они таким образом, не вызывая подозрений у индейцев, и страх постепенно проходил. Но вдруг какой-то индеец огромного роста схватил донну Гермосу за талию и, подняв в воздух, крепко поцеловал в шею.

Донна Гермоса вскрикнула от испуга, вырвалась из рук индейца, с силой оттолкнула его от себя.

Дикарь был настолько пьян, что не удержался на ногах и повалился со злобными криками наземь. Однако, тотчас же вскочив на ноги, подобно ягуару, ринулся к донне Гермосе.

И Мануэла мгновенно заслонила ее собой

— Прочь! — сказала она, решительно уперев руку ему в грудь. — Эта женщина — моя сестра.

— Гриф — воин, не терпящий оскорблений, — ответил дикарь, злобно выхватив нож.

— Ты хочешь ее убить, — испуганно вскричала Мануэла.

— Да, если она не согласится идти в мою палатку и стать женой начальника.

— Ты с ума сошел, — продолжала Мануэла. — В твоей палатке нет места для новой жены, она и так битком набита.

— Там могут поместиться еще двое, — насмешливо сказал индеец. — А потом, если эта женщина твоя сестра, и ты ступай с нею.

На шум стекались другие индейцы, и вскоре женщины оказались в центре плотного круга, из которого невозможно было выбраться.

Мануэла быстро оценила положение, в котором они оказались, и поняла, что их ждет неминуемая гибель.

— Ну! — продолжал Гриф, схватив волосы донны Гермосы и намотав их на руку, одновременно размахивая ножом: — Пойдешь ты с сестрой в мою палатку?

Донна Гермоса отпрянула назад, зажмурившись, ждала удара занесенным над нею ножом. Мануэла, собрав свое мужество, решительно остановила руку Грифа, сказав громким голосом:

— Если ты хочешь, негодяй, пусть совершится твоя судьба! Ваконда не позволяет безнаказанно оскорблять своих рабов!

До той минуты Мануэла старалась держаться так, чтобы никто не мог рассмотреть ее лица. Теперь она вдруг встала к свету.

Увидев, как странно разрисовано ее лицо, индейцы вскрикнули от испуга и отступили в сторону Мануэла, вдохновленная произведенным ею впечатлением, продолжала

— Власть Ваконды безмерна! Горе тому, кто посмеет противиться ей! Это он послал меня. Прочь все! — Схватив за руку донну Гермосу, едва оправившуюся от пережитого страха, она вознамеривалась выйти из круга. Индейцы не спешили разомкнуть круг. Мануэла сделала повелительный жест рукой, и дикари мгновенно расступились, освобождая им проход.

— Я умираю! — прошептала донна Гермоса.

— Соберитесь с мужеством, — сказала тихо ей донна Мануэла, — мы спасены!

— О! — послышался насмешливый голос. — Что здесь происходит?

Перед женщинами возник человек, с любопытством разглядывавший их.

— Аманцин! — забормотали индейцы и, успокоенные присутствием своего колдуна, снова столпились около пленниц.

Мануэла внутренне содрогнулась, поняв, что ее хитроумная уловка не удалась.

Однако мужественная женщина не сдавалась.

— Ваконда любит индейцев, — сказала она. — Это он послал меня к аманцину апачских воинов.

— Вот как! — ответил колдун насмешливым тоном. — Чего же он желает?

— Никто, кроме тебя, не имеет права это слышать Колдун приблизился к Мануэле, положил руку на плечо и, пристально на нее глядя, спросил.

— Чем ты можешь доказать, что всемогущий дух направил тебя с поручением ко мне?

— Хочешь меня спасти? — быстро прошептала Мануэла.

— Смотря по обстоятельствам, — ответил колдун, стрельнув глазами в сторону донны Гермосы — Это зависит от нее.

Мануэла, преодолев чувство отвращения, сняла свои золотые браслеты с жемчугом и, протягивая их колдуну, сказала: — Вот возьми.

— О! — воскликнул колдун, пряча браслеты за пазуху. — Чего желает моя мать?

— Освободиться от этих людей.

— А потом?

— Сначала освободи нас

— Будет сделано, как ты желаешь.

Индейцы оставались неподвижны, ожидая возвращения колдуна. Тот вернулся с озабоченным видом и даже испуганный.

— Бегите! — провозгласил он взволнованным голосом. — Эта женщина принесла несчастье. Ваконда возмущен, бегите, бегите отсюда!

Индейцы, послушные своему шаману, видя как он непривычно взволнован, бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.

Оставшись наедине с женщинами, колдун продолжал:

— Ну как, я защитил вас?

— Да, — поспешно ответила Мануэла. — Благодарю моего отца. Он столь же всемогущ, сколь и мудр.

Самодовольная улыбка появилась на губах хитрого индейца.

— Я могу сурово покарать обманщиков, — сказал он.

— Поэтому я и не буду пытаться обмануть моего отца

— Откуда эта белая девушка?

— Из ковчега первого человека, — ответила Мануэла, не моргнув глазом

— У моей дочери раздвоенный язык кугуара, — сказал колдун, — видно, она принимает меня за игуану, которая легко поддается обману.

— Вот ожерелье, — сказала Мануэла, подавая индейцу богатое жемчужное ожерелье, — которое Ваконда поручил мне вручить вдохновенному человеку апачей.

— Ох! — вздохнул колдун. — Моя мать не способна лгать, она мудра. Какую услугу могу я ей оказать? — спросил он, поспешно пряча ожерелье.

— Я хочу, чтобы мой отец проводил меня в палатку великого белого начальника, которому подчиняются все воины.

— Моя дочь желает говорить с бледнолицым9

— Да.

— Этот начальник мудрый, примет ли он женщин?

— Это не должно смущать моего отца Я нынешнюю ночь должна говорить с великим начальником.