ногами в теплых сапогах с меховой опушкой. Почему Людмилу Романовну к ней понесло, одному Богу известно.

– Здравствуйте, – сказала она.

Женщина покосилась в ее сторону и ответила:

– Здрасьте.

– Вы не знаете, где могут быть Серовы? Я только что поднималась к ним, у них никого нет дома.

Бабулька оглядела Людмилу Романовну более пристально, особенно оценила ее шубу до пят.

– А вы кто ж им будете?

– Я… – Людмила Романовна растерялась. – Я… работник отдела социального обеспечения, – нашлась она. – Вот зашла посмотреть, как девочкам живется.

– А чего? Хорошо им живется. Одеты, обуты, не голодают, – охотно откликнулась старушка. – Ксения Матвеевна, бабушка ихняя, во всех смыслах женщина положительная. На пенсии, а работает, убирается у одного нового русского в его офисе, чтобы девчонок побаловать гостинцами к празднику.

– Это хорошо, конечно…

– А это пакет для них, что ли? – полюбопытствовала бабуля.

– Да, только вот не знаю, как передать.

– Чего ж, оставьте мне. Я передам, соседи все же. Хорошо их знаю, мы почитай десять лет бок о бок живем.

Людмила Романовна с удовольствием избавилась от пакета, подумав, что ей сегодня везет на информацию.

– А что родители девочек…

– Родителей у них нету. Отец, во всех смыслах человек положительный, – видимо, бабуля любила это выражение и применяла его везде, где только было можно, – жаль человека, под машину попал. А вот мать девчонок – шалава, пропала без вести.

– Как шалава? – побледнела Людмила Романовна, сжимая руки в лайковых перчатках на теплой подкладке из овечьей шерсти. Ведь чувствовало ее сердце, что что-то здесь не так!

– Шалава и есть. Спилась после смерти Сергея, погуляла на наших глазах: то один кавалер угощает, то другой, – объясняла словоохотливая соседка, а попросту сказать сплетница. – И хорошо, что пропала, а то бы и девчонок к этому делу приучила. Ленка-то красавица выросла, ей уже пятнадцать стукнуло, на нее парни засматриваться стали. А недавно появился тут один, кажный день как на работу к ней ходит. Одет прилично, сразу видно, из обеспеченных. То цветочки ей подарит, то на такси прокатит…

При этих словах лицо Людмилы Романовны превратилось в холодную застывшую маску, но в душе полыхал огонь, напоминающий жерло вулкана, готового каждую минуту выбросить на поверхность тонны раскаленной лавы. Домой она вернулась с единственным желанием спасти сына от этого пагубного влечения, чего бы ей это ни стоило! И замкнется Лена в себе или нет – это не ее проблема. В конце концов, она не благотворительное общество. У нее своих забот полон рот!

Открывая дверь собственной квартиры, Боря не подозревал, какая гроза вот-вот разразится над его головой. Он проводил Алену после кафе, поцеловал ее на прощанье, вообще-то не один раз. Они долго не могли расстаться, пока наконец он не приказал себе ее отпустить, потому что она все модничает и ходит в тоненьких сапожках, а на улице, между прочим, минус пятнадцать. Они, конечно, могли бы пойти к Алене домой и посидеть у нее, как это часто бывало в последнее время, но Ксения Матвеевна вот уже второй день неважно себя чувствовала, и Боря решил не надоедать. Она же сразу вскочит, начнет их кормить, суетиться. Она такая гостеприимная, как раньше говорили, хлебосольная. Его ба такая же: пока не накормит до отвала, не отстанет. Только она далеко, а Аленина ба рядом.

Борька снял ботинки в прихожей, повесил куртку и, подойдя к зеркалу, чтобы причесаться, а заодно убедиться, что прыщи с его лица исчезли раз и навсегда, увидел за спиной отражение матери.

– Ты чего свой сериал не смотришь?

Стрелки часов приближались к одиннадцати. В это время для матери не существовало ничего, кроме «Клана Сопрано».

– Боря, ты стал приходить домой очень поздно, – отозвалась мать, проигнорировав напоминание о сериале.

– Ну и что? – пожал он плечами и криво ухмыльнулся: – Раньше тебя это не волновало.

– Раньше я знала, что ты с друзьями. А сейчас. – Мать переплела руки на груди. – Ты был у нее?

– У кого это у нее? – Борька пошел в свою комнату, мать увязалась за ним.

– Вылитый отец, – выговаривала она ему в спину, ограничиваясь прозрачными намеками, – яблочко от яблоньки. – Борька продолжал ухмыляться, но то, что он услышал, согнало с его губ беззаботную ухмылку. – Ты был у этой Лены?!

– Во-первых, не у этой, а у Лены. – Борьку покоробило пренебрежительное «этой». Он развернулся к матери, не глядя, бросил снятый свитер на спинку стула. – А во-вторых, откуда ты о Лене знаешь?

– Какая разница, – отмахнулась она. – Я сегодня встретила Кошкину. Она рассказала мне о твоей драке с Юрой. И о многом другом, – со значением добавила мать. – В общем, я запрещаю тебе с ней встречаться!

– Не смеши меня, ма.

– Не знаю, как тебе, а мне не до смеха. У той девочки может быть дурная наследственность! Ты хоть в курсе, что у нее мать была алкоголичкой и… шлюхой.

– Что-что? Откуда ты набралась этого бреда? – спросил он по инерции, ошарашенный хлесткими, как пощечины, словами.

– Как бы не так! – безжалостно отрезала мать. – Ее мамаша за бутылкой побежала в тот день, когда пропала без вести, понятно тебе?! И после горячо любимого супруга у нее было немало мужчин-приятелей. Обманула тебя твоя Леночка, всей правды не рассказала. Таким не похвастаешься. А ты уши лопухами развесил – цветочки, такси. Что у тебя с ней было, дурачок?

– В каком смысле? – произнес Борька непослушными губами.

В голове мысли наскакивали друг на друга, как вагоны сошедшего с рельс поезда. Мать Лены… Не может быть! Что же его Алене пришлось пережить… Он вдруг почувствовал, как каменеют его мышцы. Как грудь словно стягивают стальные обручи. Стало трудно дышать. Боря глубоко вздохнул раз, другой, более- менее привел дыхание в порядок и посмотрел на мать горящим взглядом. Оказывается, и она умеет быть грубой, жестокой и безжалостной и пользоваться запрещенными приемами. Сейчас он видел перед собой не женщину, которая его родила, которая тряслась над ним по поводу и без повода, а угрозу своей хрупкой любви, и он был готов сражаться за нее не на жизнь, а насмерть. Борька стиснул зубы, мать этого не заметила.

– «В каком смысле»? – передразнила она, презрительно скривив губы. – В том самом. Мы сегодня с Кошкиной на эту тему много и подробно беседовали. У вас сейчас все быстро, у молодежи, раз-два – и готово! А о последствиях вы не думаете. Для вас СПИД, половые инфекции, беременность – это все так, из области виртуальной реальности…

– Что ты несешь? – взорвался Борька. – Тоже мне, санитар леса! Ты же ничего не знаешь о нас… Ты же не знаешь, какая она!..

– И знать не хочу! – Мать перешла на крик. – Мне до нее дела нет! Я о тебе беспокоюсь! Ты у меня один!

– Мне твое беспокойство – вот где! – Борька провел ладонью по горлу, схватил со стула свитер и натянул через голову. Глаза его горели. – Что ты знаешь о любви, чтобы рассуждать? Ты отца-то любила, когда замуж за него выходила? Мне иногда кажется, что ты меня, как Дева Мария, с помощью Святого Духа зачала и папочка мой совсем тут ни при чем!

– Что-о? – Глаза матери стали размером с блюдце, настолько она была шокирована Борькиным выпадом, но он уже не мог остановиться.

– А что я такого сказал? Всего лишь правду, которую в себе долго держал. И чего ты в медицинский не пошла? Ты же на стерильности помешана. Только чистота, она разная бывает!

– Кто дал тебе право так со мной разговаривать?! – опомнилась наконец мать.

– Никто не давал, сам взял! Ты же копаешься в моей жизни! А это моя жизнь! Моя! Я уж сам решу, как ее прожить!

Борька шагнул вперед, сжав кулаки. Он тоже почти кричал, потеряв над собой контроль. Мать отшатнулась от него, но он прошел мимо, в коридор. Сорвав куртку с вешалки, стал одеваться.

– Ты куда?

Он, ни слова не говоря, рванул дверь.

– Боря! Вернись! Если ты уйдешь, я на себя руки наложу, так и знай! – пригрозила мать, но Боря захлопнул дверь, оставив ее угрозу без внимания.

Никогда она этого не сделает! Пустые слова! Она всякий раз так говорит, когда они начинают выяснять отношения на повышенных тонах, но то, что случилось сегодня, нельзя было назвать пустяком, который легко забудется. У них и раньше были не слишком близкие отношения в семье, а теперь, похоже, они окончательно испортились.

Борька поднял воротник, морщась от ветра и горечи в душе, побрел по слабо освещенному проспекту. Он не отдавал себе отчета, куда идет. Кошмарная сцена, разыгравшаяся только что дома, вновь и вновь живо вставала перед глазами, будто кинопленка, которую кто-то без конца крутит в проекторе. И пока мысли кружились вокруг одного и того же, ноги сами собой должны были принести его к Юрке. Однако спустя какое-то время он заметил, что стоит перед домом Кольки Ежова и смотрит на его светящееся окно. Борька передернул плечами, почувствовав, что начинает мерзнуть. Нужно было где-то ночевать. Не на вокзале же. Он вошел в подъезд, поднялся по ступенькам и, немного помедлив, позвонил в дверь.

Колька удивился:

– Ты чего? Случилось что?

– Да так. – Борька резко вскинул голову. – Слушай, можно мне у тебя сегодня переночевать?

– С родителями поцапался? – догадался Колька, пропуская в квартиру.

– С матерью.

– Раздевайся. Переночевать не проблема, только у меня раскладушка.

– Годится, – согласился Борька.

Большего ему и не нужно было. Ему казалось, что только его голова коснется подушки, он сразу же вырубится. Так он устал.